задрожал, глаза наполнились слезами. — Кто-то на стройке разворовал доски, а судья все свалил на моего отца. И его посадили в тюрьму…
Костусь умолк — навстречу бежал Шецкий.
— Ну, как ты? Небось душа в пятки ушла? — спросил Костусь.
— Скажешь еще! — присвистнул Янек. — Чего мне бояться? Пан попечитель к нам в карты приходит играть. Держите, — и Янек дал Костусю и Славику по большому золотистому яблоку, которые он сорвал в старом саду.
— А себе? — спросил Костусь.
— Надоели!
Костусь спрятал яблоко в ранец. Славик несколько раз откусил от своего яблока и протянул Костусю. Тот жадно съел яблоко, не оставив даже огрызка.
— Фью, фью, — посвистывал Шецкий. — А Игнаций панику в училище поднял: «Караул! Пропал сын судьи!»
— Ему же, наверное, попадет? — спросил Славик.
— Конечно! — усмехнулся Янек, щуря красивые черные глаза.
— Все же он старый… И совсем не виноват. А твой отец — судья, он должен быть справедливым, — рассуждал Славик. — И потом…
— Да ну тебя с твоими рассуждениями! — внезапно разозлился Шецкий. — Зубы мне заговариваешь, а тайна? Знаю я вас, клятву с меня взяли, а тайну когда откроете?
— Не такая уж она тайна, как ты думаешь. Янек, — виноватым голосом начал оправдываться Костусь. — Вот как придешь к нам, я тебе расскажу.
— Ваша вилла над самой Влтавой? — поинтересовался Шецкий. — Там красивые виллы. Мы с отцом на яхте часто катаемся вдоль набережной около Карлова моста.
— Янек, — решил подготовить Шецкого Костусь, — я живу не в какой-то там вилле, как ты думаешь… Да мы совсем… У нас…
— Хвастун! — оборвал Янек. — Ты хочешь сказать, что живешь во дворце?
— Да нет же… Ну, сам увидишь, — безнадежно махнул рукой Костусь.
Мальчики подошли к мосту.
— А теперь сюда, — показал Костусь в сторону немощеной улицы с покосившимся фонарем.
— Туда? — разочарованно проронил Шецкий. — Далеко еще?
— Не очень.
— Я устал, ноги болят.
— Костусь тебе говорил, что он живет далеко, — напомнил Славик.
— Он сказал — возле Карлова моста, а теперь надо плестись вон куда, — недовольно пробормотал Шецкий.
— Не хочешь — не иди! Тебя никто не звал, — рассердился Славик.
Из ресторанчика вышли два подвыпивших грузчика. Одного из них, низкорослого, рябого, Костусь узнал — он жил в соседнем с ним дворе.
Когда мальчики приблизились, рябой остановится и, придерживая захмелевшего товарища, с добродушной улыбкой сказал:
— Поздравляю, малыш! Твоего папу выпустили из тюрьмы. — И шаткой походкой грузчики пошли дальше.
Шецкий насторожился. «Выпустили? Из тюрьмы? Значит, отец Костуся сидел в тюрьме, а он скрывал это? Может быть, его отец — какой-нибудь опасный человек, страшный разбойник, грабитель, а пан попечитель ничего не знает?..»
— Давайте побежим, — сияя от радости, предложил Костусь. — Моего отца из тюрьмы выпустили!
— У меня ноги болят, я не могу бежать, — капризно сказал Шецкий, глянув на Костуся исподлобья.
Допрос был краток.
— За что твоего отца осудили?
— За кражу. Но он не воровал досок, — горячо заверял Костусь. — На него все выдумал судья! Янек, а ты никому не расскажешь, что мой отец сидел в тюрьме? — взволнованно спросил Костусь.
— Так это и есть твоя тайна?
— Да.
— Вот дурак! А я еще клялся… Разве такие тайны бывают?
Но в душе Янек очень обрадовался: завтра он в школе всем мальчишкам расскажет тайну. Пусть посмеются…
— Ну, еще далеко к тебе тащиться? — высокомерно спросил Янек.
— Нет, Янек, уже ворота видать.
Тесный двор, куда привел Костусь своих друзей (он, конечно, считал Янека Шецкого своим другом), был застроен убогими хибарками. Бегали куры и поросята, а горластый петух громко кукарекал, размахивая крыльями, словно возмущался, что поросята ведут себя невежественно и пугают кур. Важно похаживал индюк.
Возле чьих-то дверей Шецкого едва не огрели ситом по голове, а вслед за тем выскочила какая-то старуха, только случайно не сбив с ног Славика.
— Есть бог над нами! — грозила старуха кому-то двумя кулаками. — Не быть по-твоему!
— Он мой муж перед богом! — кричал в ответ молодой, сильный голос.
— Не позволю! Прокляну! — бушевала старуха. — Он все равно тебя с дитем покинет!
— А вы не каркайте, уходите вон! — И из хибарки выбежала молодая женщина с младенцем на руках.
Чем закончилась ссора, мальчики не видели. Костусь провел их через узенький проход между двумя хибарками с навесами, сделанными из фанеры и ржавой жести.
Под единственной здесь кривой акацией сидела на скамеечке тоненькая русоволосая девочка лет восьми. Ее правая ножка в гипсе лежала на скамеечке, а левая, босая, черная и потрескавшаяся, свисала со скамейки, даже не доставая до земли. Возле акации стояли два маленьких костыля.
Девочку звали Мариня. Это была сестренка Костуся. Перед ней на земле сидело несколько ребятишек. Пытливые карие глаза Марини ловили завистливые взгляды детей, устремленные на букварь с разрисованной обложкой, который Мариня держала в руках.
— Написали: «Ма-ма»?! — заметно волнуясь, спросила маленькая учительница.
— Написали, написали! — хором ответили дети.
— Теперь пишите: «Ка-ша».
Тетрадью в этой «школе» служила влажная земля, а карандаш заменяли большие колючки акации.
— Отец! — вскрикнул Костусь и бросился к худому стриженому человеку, который вышел из сарая.
— Сынок… — отец прижал к своей груди голову Костуся.
Костусь улыбается, а у самого из глаз слезы — кап-кап.
— Костусь! — позвала с порога мать.
— Иди, мама зовет, — сказал отец.
Мальчик быстро расстегнул ранец, достал яблоко и дал его трехлетнему братику Ясеку, который сидел среди детей на земле и тоже, старательно высунув язычок, выводил какие-то закорючки.
Заметив двух незнакомых мальчиков, стоящих в сторонке недалеко от собачьей конуры, отец Костуся поздоровался с ними и следом за сыном вошел в сарай, служивший семье убежищем с тех пор, как завалилась их хибарка.
— А, к чертям собачьим! Я из этого лавочника кишки выпущу! — послышалось рядом.
— Уйдем отсюда, — прошептал Янек, ощутив в сердце холодный ужас. — Здесь живут только бродяги и воры.
— Вот выдумал! Тут живут рабочие люди, — возразил Славик.
