Казимир увидел тюремный двор, а под высокой кирпичной стеной — смертника. Он узнал Сашка Омелько. К обреченному подошел ксендз с крестом. Сашко Омелько отвернулся и что-то крикнул.
Нарастающая барабанная дробь заглушила его слова. Грянул залп — и солдат упал на каменные плиты двора.
— Так вот, пан Леонтовский, если вы опять будете настаивать, что это вы убили пана Стахура, вас не расстреляют, о нет! Вас повесят!
Вайцель взял со стола бумагу.
— Нам известно: пана Стахура убил Гай. Почему вы вздрогнули? Да, да, Стахура убил Кузьма Гай… Вот протокол. Подпишите его, пан Леонтовский, и через несколько минут вы будете на воле.
Вайцель достал из ящика стола пачку банкнотов.
— Я знаю, вы нуждаетесь… Вот на первое время. Я буду помогать вам. — И тут же приказал надзирателю: — Снимите наручники!
Когда руки Казимира освободились, Вайцель протянул ему белую костяную ручку с пером.
— Прошу, пан Леонтовский!
Казимир не спеша подошел к письменному столу. Как-то нерешительно протянул левую руку, чтобы взять ручку… И вдруг быстро схватил Вайцеля за кисть и правой рукой ударил его в лицо.
Вайцель упал, опрокинув кресло.
Надзиратель и комиссар тюрьмы кинулись на Казимира и с профессиональной ловкостью скрутили его.
— В кандалы! В карцер! — заорал взбешенный комиссар.
Но Вайцель быстро вскочил на ноги и властно крикнул:
— Не смейте! Не надо… В общую камеру! Уведите!
И когда Казимира увели, Вайцель, утирая с лица кровь, стараясь казаться хладнокровным, сказал:
— Не смотрите на меня такими удивленными глазами, пан комиссар. Мы придумаем для этого «боксера» страшную смерть… Приведите мальчишку.
— Привести мальчишку из шестидесятой!
Казимир встретился с Ромкой в полутемном глухом коридоре и успел шепнуть мальчику:
— Не подписывай!
Ромка не понял и переспросил:
— Чего не подписывать?
— Никаких бумаг не подписывай!
— Молчать! — рявкнул надзиратель и свирепо толкнул Казимира.
Ромка стоит перед Вайцелем. Шеф возмущенно кричит на комиссара тюрьмы:
— О, как можно, пан комиссар? Ребенку — наручники. Я доложу об этом самому цисарю Францу- Иосифу!
Вайцель так искренне возмущался, что на лице комиссара появляется выражение неподдельного удивления.
— Ви-ввв-новат… Про-простите…
— Бедный мальчик, — Вайцель ласково гладит Ромку на голове. — Снимите наручники!
— Что стоите? Снять! — поспешно приказывает надзирателю комиссар тюрьмы.
Вайцель открывает портсигар, бросает в рот мятный леденец и угощает Ромку.
— Ты голоден? Да? Дайте ему поесть, — обращается Вайцель к комиссару.
Ромка просветлел и с благодарностью, подмеченной Вайцелем, спрашивает:
— Вы, пан, всех из тюрьмы выпускаете?
— Садись, мальчик, — ласково приглашает Вайцель. — Ага, колбаска, сыр — чудесно!
Ромка робко присел на край стула и с жадностью смотрел на еду, но не дотрагивался до нее.
— Не стесняйся, голубчик, ешь. — И вдруг, сердито сверкнув глазами на надзирателя, Вайцель кричит: — Уходите отсюда! Напугали бедного мальчика…
Надзиратель вышел. Ромка набросился на еду.
— Дайте мальчику пить!..
Вайцель, незаметно для Ромки, подмигнул комиссару тюрьмы. Тот направился к шкафу.
— Ай-яй-яй! Синяки? Они тебя били? — сочувственно качает головой Вайцель.
— Да, пан, — отвечает Ромка. — Тот… который ушел… Так бил сапогом в живот и куда попало.
Комиссар тюрьмы ставит перед Ромкой стакан с вином.
— Куда попало? Негодяй! Как он посмел бить ребенка? Комиссар, я приказываю вам прогнать прочь этого разбойника! Пей, мальчик. Как тебя зовут?
— Ромка!
— Хорошее имя. Ну, пей, Ромка. Подкрепись.
— Это вино? — подозрительно косится на стакан Ромка.
— Оно сладкое, как лимонад. Пей.
— Я вина не пью, пан.
— Пожалуйста, можешь не пить. Ты наелся?
— Спасибо пан, наелся.
— Чудесно. Уберите посуду, пан комиссар. Скажи, Ромка, ты грамотный? Читать, писать умеешь?
— Да, пан.
— О, так ты же чудесный мальчик! Как они посмели арестовать тебя? Это им даром не пройдет!
С доброжелательной улыбкой Вайцель кладет перед Ромкой протокол и подает ручку.
— Вот здесь, внизу, красиво и разборчиво напиши свое имя и фамилию.
Ромка склоняется над бумагой. Глаза его пробегают по строчкам.
Вдруг он, пораженный, отшатнулся. Теперь он понял, что означали слова Казимира «не подписывай!»
— Пан, так тут же все неправда!
— Пиши… имя, фамилию!
Нахмурив белесые брови, Ромка отрицательно качнул головой.
— Пиши! — приказывает Вайцель, больно схватив мальчика за плечо.
— Нет!
Вайцель с силой оттолкнул Ромку. Мальчик отлетел к стене и, ударившись головой, упал.
— Ну, подпишешь? — как большая хищная птица, склонился над Ромкой Вайцель.
— Нет! Никогда! — подняв голову, с недетской решительностью и ненавистью ответил Ромка.
Вайцель, точно обезумев, ударил его носком ботинка в бок.
Мальчик потерял сознание.
— Облить водой! В карцер! — с перекошенным от ярости лицом прохрипел Вайцель.
А у ворот тюрьмы под ливнем собрались матери, жены и дети рабочих.
Пятые сутки льет дождь. Но изможденные, плохо одетые люди, пришедшие к тюрьме, не обращают внимания на ливень. Они стоят здесь днем и ночью, требуя освобождения своих кормильцев.
Похоронив Ярослава и Катрю (ее гонведы зарубили на Краковской площади), превозмогая нестерпимую боль и тяжелое горе, к воротам тюрьмы каждый день приходят Анна и Остап Мартынчук. Здесь и Христина с детьми. Вся их жизнь сейчас превратилась в ожидание…
На первый взгляд, высокий белый дом с красивыми лепными украшениями, с матовыми стеклами на фальшивых окнах, занимающий целый квартал, не внушает страха, хотя все знают, что здесь — тюрьма. Но тот, кому хоть раз пришлось побывать внутри здания, хорошо знал: это дом, как и вся Австро-Венгерская империя, — олицетворение лжи и лицемерия.
В мрачном коридоре с множеством тяжелых, обитых железом дверей, ходит надзиратель. Стукнув кованым нос-ком сапога в дверь, он ждет ответа. И когда узник отзывается: «Естем!», подходит к другой двери и снова стучит.
…Целые сутки изнемогает Ромка в карцере. И чудится измученному мальчику, будто он пришел в
