Но в дверях Андрюшка столкнулся с Григорием Козелковым.
Это примечательная в Журавлях личность. Кудряво-черноволосый красавец тридцати лет по причине беспросветной лени перебрал великое множество профессий. Он был заготовителем кожсырья, заведовал клубом, вел трудовое обучение школьников, учился в техникуме, прошел короткую и убыточную производству агрономическую практику, а ныне справлял учрежденную Кузиным должность помощника председателя, проще говоря, был на посылках.
— Дай обниму тебя, Гришенька! — Андрюшка раскинул руки для объятий, но Козелков, отшатнувшись и ударившись затылком о косяк, отстранил юного механизатора, прошел в комнату.
— Здрасте, Марья Павловна, здравствуй, Наташенька, — поклонился Григорий и вручил Наташе букетик первых подснежников. — Прошу принять скромный дар весны…
— Ты вот что, Григорий, — перебила его Мария Павловна. — Пособи Наталье. Извелась с этой писаниной, как наказанье какое.
— За этим и направлен Захаром Петровичем, — деловито сообщил Григорий. — В целях оказания содействия и помощи.
— Ну так содействуй.
— Ладно, пройдусь рукой мастера, — Козелков уселся к столу, разложил листочки, прочитал, закачал головой. — Детский лепет. Установка Захара Петровича такая: ярко и возвышенно сказать про успехи колхоза. Далее ставим ряд проблемных вопросов. Шефам напоминаем, чтобы новый коровник быстрее строили. Это же форменное безобразие, откровенно выражаясь! С прошлого года голые стены стоят. Затем переходим к механизации животноводческого труда. Далее говорим о повышении качества продукции и обращаемся с призывом… А то начала — расскажу, как я работаю…
— Пускай Кузин сам говорит про коровник, — Наташа передернула плечами.
— Не Кузин, а ты скажешь… Председатели всегда что-нибудь просят, ноль на них внимания. А ты наш маяк, знамя, так сказать. Прислушаются и примут меры. Как выражается Захар Петрович, это большая стратегия… Впрочем, мы на эту тему еще поговорим, а сейчас быстренько собирайся. Там из телевидения снимать приехали.
— Правда? — испугалась и обрадовалась Наташа.
— Корысти нету врать..
— Я сейчас, я быстро! — засуетилась Наташа и побежала одеваться.
— Испортили девчонку, — заворчала Мария Павловна. — Наталья, не ходи!
— Нет уж, пойду! — Наташа была в лихом приподнятом настроении. Крутнувшись у зеркала, она накинула пальто и убежала. Следом подался и Козелков.
Мария Павловна заплакала. И плача, сама же себя успокаивала:
— Может, зря я… Может, оно так и надо по нонешним временам…
Мокрый угол
Не очень-то расстарался Кузин для звена Журавлева. На заседании правления, когда обсуждали план посевной, Захар Петрович стал доказывать, что настоящую проверку и трудовую закалку молодые механизаторы могут получить только на полях Мокрого угла.
Здравая мысль в его рассуждении имелась. Мокрый угол — это несколько полей в окружении осинников и таловых зарослей. Получится у Журавлева по задумке — честь ему и хвала, а напортачит, то невелик колхозу урон. Даже в самые добрые годы хлеба из Мокрого угла брали мало, да и откуда ему взяться на бросовой земле, изъеденной солонцами. Зябь тут всегда пахалась в последний черед, сеяли тоже кое-как, скорее ради плана и отчета.
— Так что кроме Мокрого угла ничем я рисковать не могу, — заключил Захар Петрович.
— Поня-атно! — протянул Иван Михайлович. — Очень даже понятно, дорогой Захар мой Петрович. Значит, чего нам негоже, то на тебе, боже? Трус ты, Захар, крупный!
— Выбирай выражения, — ответил Кузин. Когда же Иван Михайлович ударился в крик, Кузин показал, какая у него на ругань глотка зычная. Отстоял свое.
Иван Михайлович был в сильнейшей обиде, но пришлось согласиться и на Мокрый угол, иначе хана бы звену. Успокаивая его, Сергей сбивчиво заговорил, что на будущий год, конечно, надо будет сделать как полагается, а пока и так можно.
— Ты вот что, любезный, — ответил ему Журавлев. — Ты, елки зеленые, не уговаривай меня и посулы не обещай. Ты ж агроном и радоваться должен, что есть теперь у Мокрого угла хозяева.
Давно уже вышли из моды полевые станы с обязательным вагончиком, столом на козлах и большим чугунным котлом. Но Иван Михайлович все ж подлатал старую будку и уволок ее трактором к своим полям. Рассудил так: мало ли что стара будка, а крыша над головой на случай непогоды есть. Да и уютнее с нею, настрой дает она соответственный.
Место для табора Журавлев выбрал у холодного родника, что денно и нощно журчит и питает влагой ближние и дальние болотины. По давней традиции, как еще в МТС делали, он приколотил к углу будки красный флажок и этим объявил о начале полевых работ.
Потом стал перед ребятами — строгий и торжественный, одернул пиджачишко, прокашлялся.
— Вот, елки зеленые, и дождались мы весны. Теперь давайте стараться изо всех сил и подсоблять друг дружке. Теперь мы полный ответ держим за весь Мокрый угол и за хлеб, который тут вырастим. Хозяевами здесь мы поставлены и давайте, елки зеленые, по-хозяйски. По полной совести, проще говоря.
А ребята стоят, переминаются с ноги на ногу. Федор Коровин равнодушно-спокоен, будто нет ему никакого дела до всего здесь происходящего. Антон Бурин ухмыляется и всем своим видом показывает, что все сказанное Журавлевым ему давным-давно известно, а слушает он только ради простого приличия. Андрюшка Журавлев неизвестно от чего стесняется и мнет в руках видавшую виды шапку. Сашка Порогин готовится сказать что-то смешное и сам заранее усмехается. Витька Кочетов и Валерка Усачев о чем-то шушукаются, а Пашка Ившин тоскливо смотрит куда-то в сторону.
«Ладно, ладно, — решает про себя Журавлев. — Не очень-то, вижу, глянутся вам мои слова, но я-то лучше вас всех знаю, сколько потов с нас прольется здесь, прежде чем поднимется хлеб».
Ничего больше не сказав, он закурил и пошел к вагончику, старательно обходя кустики подснежников. Готовясь к короткому времени роста, цветения и созревания, природа посылает вперед вот этих гонцов-разведчиков. Они мужественно несут короткую, но нелегкую свою службу…
— Ну что, детсад? — деловито предложил Антон. — Споем для начала хором какую-нибудь песенку. Надо же как-то отметить столь торжественный момент. А, ребятки?
Ему никто не ответил.
Ни Иван Михайлович, ни ребята не предполагали, сколь многотрудной будет эта посевная. Ясные солнечные дни вдруг сменились недельным ненастьем. Как зимой, низко пошли серые тучи, рассеивая то мокрый снег, то ледяной крепости дождь. Потом опять потеплело. Пашня быстро подернулась коркой, изрезанной трещинами.
Решено было немедля начинать боронование. В своем звене Журавлев поставил на эту работу три агрегата в две смены. Зачин сделать выпало ему, Андрюшке и Пашке.
Пока Иван Михайлович ходил по пахоте, тут и там ковыряя землю носком сапога, ребята стояли у тракторов в напряжении, словно сейчас должно произойти нечто необыкновенное. У Андрея шапка набекрень, глаза блестят. Пашка, напротив, насуплен и, кажется, испуган. Парень достаточно наслышан о том, что урожай всецело находится в руках сельского механизатора. Об этом твердит радио, об этом пишут газеты, об этом по много раз на дню упоминает Журавлев. Но вот подошел Пашка вплотную к этой самой ответственности и боязно ему: а вдруг да оплошает он где, сделает не так, как полагается по древней хлеборобской науке. Эта боязливость сейчас проступает на скуластом конопатом Пашкином лице, она в темных глазах, прикрытых густым пухом бровей, в плотно сжатых губах…
Сложный человек маленький Пашка Ившин. Тяжко дается ему перелом от безотцовского детства к взрослости. Однажды прошлой осенью пришел к ним в дом Журавлев и без всякого зачина сказал, что надо
