Кризисное обществоведение. Часть 2

проходить через страдания капитализма, а проскочить сразу в пост-рыночную жизнь. Идея народников (пусть обновленная) победила в большевизме, как ни старался Ленин следовать за Марксом. В принципе, опыт СССР показал, что миновать «кавдинские ущелья капитализма» было возможно, но сейчас нас пытаются вернуть на «столбовую дорогу».

Мы, в общем, не понимали фундаментальных оснований советского строя (старшие поколения чувствовали, но этого оказалось недостаточно). Внешне блага социал-демократии, например, в Швеции, кажутся просто улучшенными советскими благами. А ведь суть их совершенно разная.

Так, одним из социальных прав как в СССР, так и в некоторых странах при социал-демократических правительствах, было право на бесплатное медицинское обслуживание. При внешней схожести этого конкретного права, его основания в СССР и в Швеции были различны. Согласно концепции индивида (в Швеции), человек рождается вместе со своими неотчуждаемыми личными правами. В совокупности они входят в его естественное право. Но бесплатное медицинское обслуживание не входит в естественное право человека. Он его должен завоевать как социальное право и закрепить в какой-то форме общественного договора.

В советском обществе человек являлся не индивидом, а членом общины. Он рождался не только с некоторыми личными, но и с неотчуждаемыми общественными, социальными правами. Поскольку человек — не индивид (он «делим»), его здоровье в большой мере было национальным достоянием. Поэтому бесплатное здравоохранение рассматривалось (даже бессознательно) как естественное право. Оберегать здоровье человека было обязанностью и государства как распорядителя национальным достоянием, и самого человека как гражданина, частичного хозяина страны.

В советское время работников трудно было загнать на диспансеризацию. Надо ходить в поликлинику, одиннадцать врачей-специалистов тебя дотошно осматривают. На Западе это никому объяснить невозможно: бесплатно врачи, рентген, ЭКГ и УЗИ — а не шли. А причина в том, что индивид (т. е. «неделимый») имеет свое тело в частной собственности. Наш человек собственником не был, его тело во многом было «общенародным достоянием», и государство обязывало его хранить и предоставляло для этого средства.2 В 1990-е годы врачи были еще бесплатны, люди много болели, а к врачу не шли. Почему? Потому, что они уже освободились от обязанности перед государством — быть здоровыми, но еще не осознали себя собственниками своего тела и своей выгоды от содержания его в хорошем состоянии.

Что же позволило социал-демократам «очеловечить» капитализм, не порывая с ним? Есть ли это условие в России сегодня — ведь от этого зависит шанс нашей социал-демократии на успех. Пока что попытки были неудачными: и Горбачева с Яковлевым, и Роя Медведева с Рыбкиным, и Селезнева, а теперь и С. Миронова с Бабаковым. Фундаментальны ли причины этих неудач? Чтобы разобраться, надо вспомнить историю социал-демократии и коммунизма в России.

2.

XX век — это несколько исторических периодов в жизни России, периодов критических. Суть каждого из них была в столкновении противоборствующих сил, созревавших в течение веков. В разных формах эти силы будут определять и нашу судьбу в XXI веке. Но весь XX век Россия жила в силовом поле большой мировоззренческой конструкции, называемой русский коммунизм.

Русский коммунизм — сплетение очень разных течений, взаимно необходимых, но в какие-то моменты и враждебных друг другу. Советское обществоведение дало нам облегченную модель этого явления, почти пустышку. Главные вещи мы начали изучать и понимать в ходе катастрофы СССР — глядя на те точки, по которым бьют в последние двадцать пять лет.

В самой грубой форме русский коммунизм можно представить как синтез двух больших блоков, которые начали соединяться в ходе революции 1905-1907 годов и стали единым целым перед войной (а если заострять, то после 1938 года). Первый блок — то, что Макс Вебер назвал «крестьянский общинный коммунизм». Второй — русская социалистическая мысль, которая к началу XX века взяла своей идеологией марксизм, но им было прикрыто наследие всех русских проектов модернизации, начиная с Ивана IV.

Оба эти блока были частями русской культуры, оба имели сильные религиозные компоненты. Общинный коммунизм питался «народным православием», не вполне согласным с официальной церковью, породившим многие ереси. Он имел идеалом град Китеж (хилиастическую ересь «Царства Божьего на земле»). Социалисты исповедовали идеал прогресса и гуманизм, доходящий до человекобожия. Революция 1905 года — дело общинного коммунизма, почти без влияния блока социалистов. Зеркало ее — Лев Толстой. После нее произошел раскол у марксистов (социал-демократов), и их «более русская» часть пошла на смычку с общинным коммунизмом. Отсюда «союз рабочего класса и крестьянства» — ересь для марксизма. Возник большевизм, первый эшелон русского коммунизма.

Соединение в русском коммунизме двух блоков, двух мировоззренческих матриц, было в российском обществе уникальным. Ни один другой большой проект такой структуры не имел: ни народники (и их наследники эсеры), ни либералы-кадеты, ни марксисты-меньшевики, ни консерваторы-модернисты (Столыпин), ни консерваторы-реакционеры (черносотенцы), ни анархисты (Махно). В то же время, большевизм многое взял у всех этих движений, так что после Гражданской войны видные кадры из всех них включились в советское строительство.

Мы здесь не рассматриваем важное достижение русского коммунизма, которое осталось в форме неявного знания — сложное соединение марксистского интернационализма с «державным национализмом». Это отдельная тема.

Таким образом, под знаменем марксизма в России возникло два разных (и даже враждебных друг другу) социалистических движения, которые в Гражданской войне оказались, в общем, по разные стороны линии фронта. Из марксизма они взяли разные смыслы.

Маркс предсказывал приход коммунизма, как пророк. Революция — конец старого мира, пролетариат — мессия. Но апокалиптика Маркса, т. е., описание пути к преображению (пролетарской революции), исходила из идеи распространения капитализма во всемирном масштабе с полным исчерпанием его потенциала развития производительных сил, вслед за которым произойдет всемирная революция под руководством пролетариата Запада. В России крестьянский коммунизм легко принял пророчество Маркса, но отвел рассуждения о благодати капитализма. Большевики, освоив опыт 1905 года и оценив реальное состояние мировой системы капитализма (империализма), примкнули к коммунизму. Меньшевики остались верны ортодоксии.

Маркс прозорливо предвидел такую возможность и заранее предупредил, что считает «преждевременную» антикапиталистическую революцию реакционной. В «Манифесте коммунистической партии» специально говорится, что сословия, которые «борются с буржуазией для того, чтобы спасти свое существование от гибели, реакционны: они стремятся повернуть назад колесо истории». Таким сословием было в России крестьянство, составлявшее 85% населения.

Положение о том, что сопротивление капитализму, пока он не исчерпал своей потенции в развитии производительных сил, является реакционным, было заложено в марксизм, как непререкаемый постулат. Красноречиво высказывание Энгельса (1890): «В настоящее время капитал и наемный труд неразрывно связаны друг с другом. Чем сильнее капитал, тем сильнее класс наемных рабочих, тем ближе, следовательно, конец господства капиталистов. Нашим немцам… я желаю поэтому поистине бурного развития капиталистического хозяйства и вовсе не желаю, чтобы оно коснело в состоянии застоя».

Вот такая диалектика — нужно всемерно укреплять капитализм, потому что это приближает «конец господства капиталистов».

В отличие от марксистской теории классовой революции в России создавалась теория революции, предотвращающей разделение на классы (Бакунин, Ткачев и народники, позже Ленин). Для крестьянских стран это была революция цивилизационная — она была средством спасения от втягивания страны в периферию западного капитализма. Это принципиально иная