Староста и воевода склонили головы в знак согласия.
— Таким образом, мы не заинтересованы в том, чтобы глушить эту секту. Интересы святой церкви требуют ее укрепления. Кстати, о вашем мужике знают даже в Ватикане! Да, да!.. Оттуда уже затребовали донесение. Этого оригинала немедленно из-под стражи освободить!
— Но ка-ак? — растерялся воевода. — Дело уже получило огласку.
— Не следовало этого допускать! Теперь думайте, Панове, как все организовать, вы люди опытные, вам на месте виднее, конфликта с полицией у вас не будет. Министерство внутренних дел также поддерживает вашего Эльяша. Этот Климович срывает работу коммунистов, ставит им палки в колеса, и генерал Славой-Складковский[32] завтра же даст дополнительные распоряжения полиции. Соблюдайте, прошу вас, осторожность. Избави бог чем-нибудь выдать себя, сделайте так, чтобы никакие слухи не проникли в левые газеты и тем более — за границу!
— Будет исполнено, ваша экселенция!
— Я со своей стороны вас поддержу. Попрошу президента, чтобы наградил этого хлопа еще раз. Епископ Елбжиховский пошлет в места, где православие ослаблено в наибольшей степени, «живых ружанцев», — этих горячих сердец, жаждущих деятельности во славу Христа, у нас десятки тысяч! Приходы получат инструкции, как говорить с амвона о грибовщинском течении. Больше ласки этому мужику! Пригласите его, пане староста, на именины жены или дочери, а то и просто на обед!
— Слушаюсь, ваша экселенция!
— Но какой характер!.. Самородок! Не мешать этому дикому зубру Восточных кресов, Панове, дать ему развернуться! Если бы не было на кресах такого пророка, его нужно было бы выдумать! Пусть бушует, пусть чудит, пусть делает, что ему вздумается!.. А теперь — с богом!
ЗАМЕТАНИЕ СЛЕДОВ
Прямо из столицы воевода и староста прикатили в Соколку и принялись действовать.
В морг сейчас же приехала военная машина. Завернутый в мешковину труп бедного Юзика сыщики из дефензивы[33] втиснули в зеленый ящик и куда-то увезли.
Обоих следователей, ведших дело, перевели на работу в другие уезды. Перевели в Яловку и начальника кринковского постерунка толстого пана Клеманского.
Полиция получила приказ арестовывать всякого, кто хоть одним словом попытается оскорбить Климовича.
Подпольщики как раз вывесили карикатуры на Альяша. Кринковская полиция устроила засаду. Староста с воеводой присутствовали при допросе первого задержанного.
На постерунок притащили богомольца Мовшу. Семидесятилетний дед с пейсами до плеч перепуганно таращил на полицейских слезящиеся глаза, пока те ковырялись в его торбе с ободранным Талмудом и такими же бедными приспособлениями для молитвы: потрескавшимися ремешками да засаленным куском полосатого шелка.
Полицейский брезгливо вытер пальцы о галифе, стукнул каблуками, доложил:
— Ниц нема, пане комэнданце!
— Старик просто шел помолиться, — подумал вслух шеф полиции. Ему было очень неудобно перед гостями, поэтому новый комендант напал на задержанного: — Почему пан молчал, когда пшодовник[34] спрашивал, куда пан идет?
Старик сразу осмелел.
— Откуда теперь можешь знать, куда ты идешь? — пожал он удивленно плечами. — Я направлялся в синагогу, а попал к вам! Что я уважаемому пану пшодовнику мог сказать? Разве теперь можешь быть уверен, куда ты идешь?!.
Староста с воеводой разразились хохотом. Насмеявшись вволю, они оставили нового коменданта самого выявлять преступников и отправились к солтысу в Грибовщину, чтобы приглядеться на месте, нельзя ли пророку чем-нибудь помочь еще.
В свое время пророк передал церковь на баланс кринковскому протоиерею отцу Савичу. Но Альяш недаром был крестьянином — горький опыт многих поколений вселил в душу мужика извечный страх перед каждым подписанным документом. А уж та бумажка, которую он перед пострижением в монахи подмахнул для отца Савича, и вовсе не давала старику покоя.
Когда по воскресеньям телохранитель докладывал, что какой-то священник едет служить литургию, Климович настороженно спрашивал у своего Фелюся Станкевича:
— А с какой стороны?
— Из Острова, отец Альяш.
— О-о, Яков едет подлизываться?! Несет сюда этого жеребца?! — Пророк делался сразу храбрым. — Покажи ему фигу, сами службу отправим! Скажи, пусть приезжает после дождика в четверг, тогда меня купит!
Зато покорно вытаскивал из-за голенища ключ, когда ехал кринковский поп.
— Открой, пусть Савич пока что служит, его трогать не нужно. И не задирать! Может, как-нибудь вырву у него документ — поцелует он меня тогда вот сюда…
Получив исчерпывающую информацию от солтыса, начальники вернулись в Соколку и срочно вызвали уездного судью:
— Акт передачи грибовщинской церкви считать недействительным, бумагу Климовичу вернуть! Пана Климовича немедленно выпустить!
— На каком основании я это сделаю, пане воевода, пане староста?! — взмолился слуга Фемиды.
— Вам что-нибудь известно о фанатизме его единомышленников? — приступил пан воевода к судье с другой стороны.
— Говорят, тысячи паломников бывают у него каждый день. Но какое нам дело?
— Вы желаете, чтобы все эти дикари хлынули на нас?!
— Об этом я и не подумал, виноват, пане воевода…
— Основание тут одно, пане судья: чтобы не вызвать в народе нежелательных для Речи Посполитой настроений и эксцессов! Найти статью! И сделать это немедленно. Дело государственной важности!
— Слушаюсь, пане воевода, будет исполнено!
— И передайте прокурору: завести уголовное дело на жену Чернецкого за самогон, она главный виновник убийства — подстрекательница!
ПРОРОК НА ОБЕДЕ У ПАНА СТАРОСТЫ
Забирал из тюрьмы Альяша сам староста Войтехович, бывший легионер Пилсудского.
Двухметрового роста, этот холеный и энергичный пан, с плохо скрываемым отвращением и любопытством рассматривая освобожденного старика со всклокоченной бородой, повел его к себе обедать. Погода переменилась, от выглянувшего из-за туч солнца многочисленные лужи заблестели, но пророк ничего этого не замечал. Он еле тащил пудовые сапоги с налипшей на них грязью, не разбирая дороги, покорно плелся за старостой.
С тонким профилем и загадочной улыбкой, надушенная и напудренная, причесанная а-ля Грета Гарбо, пани старостиха ждала гостя не без волнения. Решив принять его по всем правилам светского этикета, она загоняла прислугу, выставила сервиз тончайшего хрусталя и разложила серебро, — так не встречала она даже нового гродненского архиерея.
— Знакомьтесь, пани Леокадия! — представил старостиху Войтехович. — А это наш герой, почтеннейший пан Эльяш!..
— Очень приятно! — с приветливой улыбкой сказала хозяйка.
