терпишь такого? — не унимался дьякон.
Тэкля попыталась перевести разговор на другое:
— А зачем вы, отец Николай, столько пьете?
— Ты считаешь, грех? — Регис прикрыл локтем татуировку на левой руке. — Глупенькая, сам Христос пил!
— Вы скажете!
Регис вытащил из-за пазухи распятье, потряс его на большой и пухлой ладони.
— Это Иоанн Креститель был непьющим, а этот еще как пил! Даже других подпаивал!..
— Будто это правда!
— Не веришь? В Кане Галилейской, где он пировал, нечего стало подливать в бокалы, так твой Христос, за которого ты так заступаешься, превратил в вино обычную воду — пейте себе на здоровье! Об этом в каждом евангелии написано!
— Так то ж вино, а вы — водку!
— Там рожь не росла, глупенькая, поэтому люди тамошние не знали водки. Попробовали бы — и они стали бы пить! Водка же лучше! Что такое виноградное винцо для молодого мужчины? Скажу тебе по секрету, он бы и спирт полюбил! «Входящее в уста не оскверняет!»
В наступившей паузе послышался гнусавый голос поэта. Все так же отбивая ногой под столом такт, Павел Бельский читал:
— «Он ве-рой и прав-дою мир про-све-тит, по-знай-те те-перь и е-го всю семь-ю!» Хорошо, ей- богу!.. Считай, один куплет готов! Где же у меня чистая бумага?
— «Познайте теперь и его всю семью…» Это он про тебя, Феклуша! — подмигнул Регис.
— Зачем вам еще и божьего человека трогать, отец Николай? — Тэкля с суеверным почтением посмотрела на поэта. — У отца Павла как раз молитва льется по внушению духа святого! Он вещает волю господню, его живое слово!
— Ха-ха-ха-ха!.. Чудачка ты, ей-богу!.. Всему у тебя найдется объяснение, ко всему ты благоволишь. Мне бы такую жену!.. — Заметив, как поднимается у Тэкли, медленно протиравшей раму, край юбки, дьякон воскликнул: — И на ноге родинка, гм!.. Сколько их у тебя?! Не понимаю, чего ты к этому сморчку прилипла, что ты в нем увидела?
Тэкля пошла в коридор менять воду, Регис подался за ней.
— Твоему Альяшу давно уже конец пришел, выдохся! — продолжал дьячок тише, когда они остались вдвоем. — Ну, построит еще какую-нибудь хламиду, вбухав гроши, продаст Пине несколько тысяч метров полотна, несколько тысяч кур да гусей — и все! Больше этот дед ничего не добьется, поверь! Даже поклонницы его теперь ко мне липнут, сама ведь знаешь, кто к нему ходит, — только беззубые старухи да, Пилипиха с Христиной по-прежнему вьются вокруг него. Что им еще остается? Тут каждая отхватила себе молодого апостола, одна ты, чертовски привлекательная, мешкаешь!..
Будто исследуя ее формы, он сверху донизу провел по ее телу руками.
— Отец Николай, не на-адо… — растерялась Тэкля.
— Не мучь себя без любви, милая Феклуша! — ворковал он уже у ее уха. — Разве можно без этого? Без света любви мы силу тратим, все это от бога, преступление, не подчиниться ему!.. Я так тоскую иногда по тебе, голубка, истерзаю себя, и ничего меня не радует!.. Дай мне силы, полюби-и!..
Тэкля вдруг резко отвела его руки, будто сбросила с лица маску.
— Мне завидовать, что жеребцов нахватали?! Жизню свою растрачивают на них?! — Опалив Региса потемневшим взглядом, Тэкля кивнула головой на стену, из-за которой доносился гомон: — Нагляделась я на них за свой век, сыта по горло! Все родинки пересчитали у меня! Хватит! Сами каждый день в ванне мылись, духами прыскались, а я…
Регис смутился, отступил растерянно. Тэкля со злостью махнула мокрой тряпкой возле самого его носа.
— Что я увидела в нем?! Он старый и чудак, это верно! Зато у него бог есть, а у вас у всех за душой ничего нет!
Регис изумился:
— Како-ой бог? О че-ем ты?!
Но молодая женщина уже взяла себя в руки и устыдилась своего поступка. Они вернулись в комнату, и Тэкля сразу озабоченно обвела глазами стены, всплеснула руками:
— Чтоб тебя, и там паутина!..
Дольше, чем нужно, смахивая паутину в углу, Тэкля уже миролюбиво сказала, не оглядываясь:
— Еще встретите свою, отец Николай, поверьте мне! Да за вас любая пойдет!
Регис растерянно посмотрел на нее.
— Хороших людей любят только хорошие, а где теперь таких взять? Впрочем, спасибо, что утешила…
Тэкля упорно избегала его взгляда.
— Однако ты с характером! Не ожида-ал я от тебя такого, поверь!..
— Да ведь и вы, отец Николай, иногда скажете такое, что и слушать не хочется! — не то оправдывалась, не то упрекала Тэкля, и смуглое ее лицо зарделось тонким румянцем. — Нашли кого мне в пример приводить! Лентяи, беспутники, обжоры — вот кто они!!
Регис явно был сбит с толку. Он помолчал, глубоко вздохнул и пошел на свое место.
— По-твоему, я ничего не стою?! Гм!.. Выходит, нет и у меня бога в душе, так? Скажи честно: неужели я так низко пал?
Ответа не последовало, и дьякон не то в шутку, не то всерьез добавил с надеждой:
— Знаешь, милая Феклуша, почему я пью? Тяжко мне, дорогая!
Тэкля с доброжелательной участливостью поддержала его ложь:
— Правда?!
— Потому что я все ваши грехи в себе ношу! Людские беды несу на себе, точно тяжелое бревно! Дай расскажу тебе об одном споре на небе, будешь слушать?
Тэкля с готовностью смотрела на него.
— Когда святая троица стала думать о грехах рода человеческого, бог-отец заявил, что очень состарился и его уже нельзя посылать на грешную землю для спасения людей. Святой дух сослался на свой облик: очень уж смешно будет, если тот, кто собрался избавить род человеческий от грехов, повиснет на кресте в виде голубя. Тогда бог-сын тяжело вздохнул и говорит: «Ладно, черт вас бери! Вижу, что ношу с терновым венком придется нести мне!» С этими словами и отправился на Голгофу! Ха-ха-ха-ха!.. Ты только вспомни: сколько людей ко мне обращается со своими бедами и горем, сколько мне пришлось наслушаться от них?! Трудно бывает после этого, а выпью — сразу делается легче, понимаешь? Ах, Феклушка, ты хорошая, добрая, но этого понять неспособна!.. Сядь лучше, причастись, не стесняйся, прошу тебя! Ведь и причастие пошло от Иисуса Христа!..
Регис фамильярно потряс за цепочку распятье, точно он осушил с богом-сыном не одну бочку вина и знает его как законченного забулдыгу.
— Мужик был что надо! — Выбитый из колеи дьякон виновато глядел на нее влажными глазами. — Павел и этот Пинкусов балагула святые праведники, в рот не берут спиртного. Вот мне и приходится одному тут фасон держать!
В голосе и манерах этого незаурядного плута, сына обыкновенного белорусского мужика из Жабинки, долгое время жившего в Петербурге и ныне ездившего каждую неделю в Кринки стричь у парикмахера и орошать дорогим одеколоном свою черную, с искрой бороду, было столько мужской привлекательности, что по нему сходили с ума не только сельские бабы. Рассказывали, что красивая помещица из Щорсов по уши влюбилась в него и предложила поселиться у нее. Фанатичная католичка поставила единственное условие — принять католицизм — и, встретив отказ, ушла в виленский монастырь. Доброй от счастья, душевной женщине, Тэкле захотелось пожалеть человека, нуждающегося в ее участии. И она присела на краешек табуретки, с ласковой доброжелательностью глядя на дьякона.
В это время с первого этажа донесся сильный и требовательный стук в дверь. Песни, крики, патефон — сразу все затихло..
