ЗДЕСЬ ПЛОТНО УСНУЛ
И ТЕЛОМ В ПРАХ ИСТЛЕВАЕТ ПАСТЫРЬ
ВСЕХ ПРАВЕДНЫХ ОВЕЦ
Похоронив друга, Бельский уехал в Гродно и поступил на службу в похоронную фирму пана Лютеранского — составлять тексты для памятников. На католическом кладбище в Гродно еще и теперь можно прочитать перлы его творчества. Например, мужику, которого забодал бык, Павел посвятил такие слова:
Przez byka rog
Powalal Cie, do chwaly Bog!
Oi, byku ty, byku!..[39]
Мирон-«архангел» уехал в свои Телушки и занялся пчеловодством[40] .
Покончив с церковью и своими помощниками, Альяш не успокоился. Угрожая неизвестно кому, он кричал:
— Нехай они все подохнут, нехай гниют недостойные меня! Нехай все станет прахом, в пыль рассыплется, дымом пойдет, раз не умеют меня ценить!..
Он нанял в Соколке уездного, а в Белостоке окружного адвокатов. Сначала юристы давали бой тем богомольцам, кто требовал у Альяша свои деньги, отданные в канун «конца света», а потом от имени Альяша законники затаскали людей по судам.
Коровы Банадика Чернецкого потоптали грядки клубники на территории Вершалина, и мужика, который выручал пророка из беды, сокольский суд приговорил к штрафу. Хорошо, что шудяловский войт, приняв во внимание бедность подсудимого, заменил штраф пятью сутками ареста. Положив в торбу хлеб с салом, Банадик отправился в Кринки отбывать наказание.
Умерла внучка Альяша. Покойницу несли через село та кладбище, и два парня при этом посмеялись над чем-то. На следующий день Иван Чернецкий с другом были вызваны в суд и оба получили по три месяца тюрьмы.
Федор и Александр Голомбовские из-за чего-то повздорили с Тэклей. Альяш выскочил из дому и обругал братьев матом. Старший сказал:
— Вам-то, дядька, грех язык поганить! Вы же святым были, вас на иконах малевали!..
Потащили в суд и братьев.
Наша Химка наконец получила долгожданную весточку от детей. Вместе с письмом в конверте пришла из Советской России фотография бравого летчика с кубиками на петлицах. Не помня себя от счастья, отцова сестра несколько дней не ела и не спала, молилась на фотографию, показала ее всем страшевцам.
Польская пресса подробно сообщала, как русские летчики воюют в Испании. Симпатии редакторов были на стороне генерала Франко, и газеты, не жалея красок, расписывали, как там пачками сбивают русских, как горят их самолеты. Химка вдруг вбила себе в голову, что и ее сын за Пиренеями, оттого так долго не писал.
Тетка примчалась в Грибовщину, дала фотографию Альяшу и попросила:
— Помолись за него, святой отец, пусть не тронет его пуля проклятого фашиста! Посмотри, какой он у меня красавец! Нечем было кормить в разруху, не рос, болезненным был, а как похорошел!.. Помолись, отец Илья, у тебя рука легкая, я знаю! Его Яшкой зовут, а фамилию можешь не упоминать, дева Мария знает и так! И ты, господи, веси! — вскинула Химка на лоб три пальца. Старик взбеленился:
— Ты кого суешь?! Большевика?! Цацалиста?! Комиссара-безбожника?!
И ту Химку, что свела его с Тэклей, прятала от рассвирепевшей толпы, верой и правдой служила ему пять долгих лет, Альяш прогнал.
— Еще раз припрешься — полиции отдам!
Старик отправился в гмину, чтобы объявить властям, что на ближайшие выборы «в раду» выставляет свою кандидатуру.
Тэкля пополнела и еще больше похорошела. Стоило кому-нибудь из мужчин пошутить над ней, адвокаты сейчас же подавали на шутника в суд. (Только к бывшим «святым девам», оставшимся с маленькими «апостолятами» в качестве соломенных вдов и чуть ли не попрошайничающим, Тэкля относилась сердечно и помогала, чем могла.) Сходясь после работы, грибовщинские мужики часто теперь говорили:
— Чисто как Полторак стал наш Климович!
— Хуже! У того по крайней мере не было такой власти! Базыль Авхимюк свалил его, полиция немного потаскала, даже в Гродно увезла, а потом ему за это же самое иконку Георгия Победоносца в серебряной оправе вручили!.. Попробуй тронь этого — беды не оберешься!
— Живодер!
— Его Судецкий со своими гавриками нагнал такого страху на баб, что они выйти на двор боятся! Дыхнуть никому не дают, последних собак на селе добивают.
— Идет Альяш в сортир — и они гуськом. Закроется, а они со стрельбами стоят по бокам, сам видел я… Тьфу!..
— Такую банду имел когда-то граф Браницкий в Белостоке, так на нее можно было графине пожаловаться, а к кому пойдешь теперь?
— Не дай бог, когда из хама станет паном! Еще и войтом станет — тогда взвоем! Паны такого и без голосования могут в гмину протащить!
Вполне возможно, что этот упрямец выкинул бы еще какой-нибудь номер, могущий поразить небогатое воображение бывших поклонников, и они бы пророку все простили и вознесли бы его на еще больший пьедестал. «Он ведь ничего сам не делал, — объясняли бы они друг дружке, — все его руками учинил господь!» — «А с нашим народом иначе и нельзя! — подхватили бы другие. — Господь с Адамом и Евой не мог справиться, а на Альяша навалилось столько народу!..» С идолом, создание которого нам немало стоило, не так просто распрощаться.
Но Принеманье вступало в новую эпоху. Шел 1939 год.
Глава VI
ЗАМИРАНИЕ ЭХА
Красная Армия освободила Западную Белоруссию, и села забурлили. Энергия многострадального народа, до сих пор бывшая под спудом или растрачиваемая неразумно, нашла наконец выход. Воспрянувшие люди, ликуя, подались кто в ликбез, кто в школу, кто на строительство, кто на шахты Донбасса или заводы Урала.
Многие тетки, ошалев от радости, летали по магазинам, пудами покупали соль, конфеты-подушечки, сотнями коробки спичек, тащили ведрами керосин, тюками материю. Старались за себя, за умершую мать, за бабушку — за все поколения предков, живших в нужде и бедности.
Хворай и лечись, сколько хочешь! Дело доходило до комизма.
