Зазвонил телефон. Я снял трубку. Это был Брассёр.
— Я только что разговаривал с Аднаном, он сейчас на другой работе. Через полчаса подъедет.
Отбой.
Я тут же набрал номер ресепшн:
— Пожалуйста, передайте Аднану, что я сам подыщу себе жилье, что…
— Поздно, — ответил Брассёр. — Он уже в пути.
— Тогда позвоните ему на portable.[26]
— У него нет мобильника.
Отбой.
В голове пронеслась мысль: хватай свои вещи и уходи сейчас же. Аднан, конечно, был очень любезен, пока я был прикован к постели (чересчур любезен, по правде говоря), но кто знает, чем он руководствовался, когда предложил снять chambre de bonne с ним по соседству. А вдруг, как только я туда заявлюсь, четверо его дружков накинутся на меня, отберут дорожные чеки и все то немногое, чем я дорожу (компьютер, авторучка и старый отцовский «ролекс»)? Потом они перережут мне горло и сбросят в какой- нибудь poubelle.[27] Все кончится тем, что мой труп сожгут с грудой парижского хлама… Разумеется, такой сценарий отдает некоторой паранойей. Но почему я должен верить в честность и искренность этого парня? Если чему и научили меня последние несколько месяцев, так это тому, что мало кто действует из лучших побуждений.
Закончив сборы, я подхватил сумку и спустился вниз. Брассёр уже переоделся в свежую рубашку, но его галстук был в пятнах сока.
— Мне следует удержать с вас двадцать евро за чистку испорченной одежды!
Никак не отреагировав на его слова, я продолжал идти к двери.
— Разве вы не дождетесь Аднана? — спросил он.
— Скажите, что я с ним свяжусь.
— Любовная ссора?
Я замер. И уже в следующее мгновение развернулся, вскинув правую руку. Брассёр отшатнулся, но не более того. В глазах его светилось презрение — он, видимо, хорошо понимал, что его провокация не вызовет ответных мер.
— Надеюсь никогда больше не увидеть вас, — прошипел я.
— Et moi non plus,[28] — спокойно ответил он.
На улице я нос к носу столкнулся с Аднаном. Признаться, мне было трудно скрыть неловкость, и это отразилось на моем лице.
— Разве Брассёр не сказал вам, что я еду? — спросил Аднан.
— Я решил подождать вас на улице, — соврал я. — Больше не мог там находиться.
Пришлось рассказать ему, что произошло в номере.
— Он считает, что все турки — pedes,[29] — сказал мой новый знакомый, ввернув словечко из французского сленга.
— Это меня не удивляет, — усмехнулся я. — Брассёр говорил, как он застукал homme a tout faire с шеф- поваром…
— Я знаю нашего шефа Омара. Он живет по соседству со мной. Он плохой, — неохотно прокомментировал Аднан и быстро сменил тему. Как оказалось, Сезер, в чьем ведении были квартиры, ждал нас в течение часа. Подхватив мой чемодан (вопреки моим протестам, что я могу везти его сам), турок решительным шагом повел меня вверх по улице Рибера.
— Брассёр сказал, что звонил вам на другую работу…
— Да, я каждый день работаю по шесть часов в магазине одежды в доме, где живу.
— Шесть часов плюс восемь часов в отеле? Это же безумие!
— Нет, это вынужденная необходимость. Все деньги, заработанные в отеле, уходят в Турцию. Утренняя работа…
— Во сколько же она начинается?
— В половине восьмого.
— Но вы ведь заканчиваете в час ночи… Пока доберетесь до дома..
— Это всего полчаса езды на велосипеде. Metro закрывается до часу ночи. Да мне и не нужно много времени для сна, так что…
Аднан не договорил, намекая на то, что ему не хотелось бы продолжать этот разговор. Улица Рибера была узкая, но утреннее солнце все-хаки, находило лазейки между домами, чтобы бросить скудную россыпь лучей на мостовую. Я заметил, как из подъезда старинного дома, чуть впереди от нас, вышел хорошо одетый сорокалетний мужчина. Он был не один, вслед за ним вышла девочка-подросток, очевидно его дочь. Оба чему-то улыбались. Было видно, что отношения между ними самые теплые. Сердце больно сжалось. На какой-то миг я даже остановился. Аднан покосился на меня.
— С вами все в порядке?
Я покачал головой и заставил себя не думать о дочери.
Мы повернули на авеню Моцарт, вблизи которой был вход на станцию Жасмин. В metro мы перешли на
