спокойно произнес в трубку:
— Аксель Риссен.
— Меня зовут Йорген Грюнлихт. Я председатель правительственной Комиссии по вопросам внешней политики. Вероятно, о Комиссии вы слышали.
— Добрый вечер.
— Прошу прощения за поздний звонок.
— Я еще не ложился.
— Мне говорили, что вы могли бы… — Йорген Грюнлихт немного помолчал, потом продолжил: — У нас только что закончилось экстренное совещание. Мы приняли решение пригласить вас на должность генерального директора Агентства по контролю за экспортом оружия.
— Понимаю.
В трубке стало тихо. Потом Грюнлихт торопливо сказал:
— Полагаю, вам известно, что случилось с Карлом Пальмкруной.
— Я читал в газетах.
Грюнлихт тихонько кашлянул и что-то неразборчиво пробормотал. Аксель понял его, только когда тот заговорил громче:
— Вы в курсе нашей деятельности и теоретически могли бы — если примете наше предложение — в скором времени приступить к работе.
— Мне нужно закончить дела в ООН.
— Есть проблемы? — забеспокоился Грюнлихт.
— Нет.
— Конечно, вы должны ознакомиться с условиями, но, уверяю вас, нет ничего, что мы не могли бы обсудить. Не стану скрывать — нам очень хочется, чтобы вы вошли в нашу команду.
— Я хотел бы подумать над предложением.
— Мы можем встретиться завтра утром?
— Это настолько срочно?
— Обычно мы стараемся не торопиться, — принялся объяснять Грюнлихт, — но учитывая происшедшее… Мы уже получили от министра торговли несколько напоминаний касательно одного затянувшегося дела.
— Какого дела?
— Ничего особенного… речь идет о разрешении на экспорт. Предварительное решение — положительное, Совет по контролю за экспортом все проверил, документы об отправке товара готовы, но Пальмкруна не успел их подписать.
— А был должен?
— Только генеральный директор может одобрить экспорт военных материалов или продукции двойного назначения, — пояснил Грюнлихт.
— Но ведь правительство само дает добро на подобные сделки?
— Лишь в том случае, если генеральный директор Агентства принял решение передать дело правительству.
— Понимаю.
Одиннадцать лет проработал Аксель Риссен инспектором по контролю за военными материалами в прежней системе, в министерстве иностранных дел, до того как к нему начали обращаться из органа ООН под названием
Аксель прошел в библиотеку, сел в кресло, закрыл глаза (под веками ощущалось жжение) и задумался о смерти Пальмкруны — о том, что директор Агентства ушел из жизни, писали в «Дагенс Нюхетер». Трудно было понять, что именно случилось, но в статье содержался намек на странную внезапность этой смерти — во всяком случае, Пальмкруна не был болен. Аксель подумал, что все эти годы они с Пальмкруной довольно часто встречались. К ним обоим обращались как к экспертам, когда речь шла о подготовке решения, предваряющего заключение риксдага об объединении Комиссии по надзору за продукцией военного назначения и правительственной Комиссии по контролю за военным экспортом в единый орган — Агентство по контролю за экспортом оружия.
И вот Пальмкруна умер. Аксель мысленно увидел длинного бледного человека с коротким военным ежиком, человека, окруженного ореолом одиночества.
На Акселя накатило беспокойство. Почему здесь так тихо? Он поднялся и выглянул в общий коридор этажа, прислушался.
— Беверли? — негромко окликнул он. — Беверли?
Беверли не отвечала. Акселю стало страшно. Он быстро прошел по комнатам и спустился в холл, собираясь взять пиджак и отправляться на поиски, как вдруг услышал Беверли — она что-то напевала, выходя босиком из кухни. Когда девушка увидела его встревоженное лицо, ее глаза расширились.
— Аксель, — произнесла она своим тонким голоском, — ты чего?
— Я волновался. Вдруг ты ушла, — пробормотал он.
— В этот опасный мир, — улыбнулась Беверли.
— Я только говорю, что не стоит доверять всем подряд.
— Я и не доверяю всем подряд. Просто смотрю на людей, на свет, — объяснила девушка. — Если вокруг них есть свет — я понимаю, что они хорошие.
Аксель не знал, что ответить, и сказал только, что купил ей чипсы и большую бутылку фанты.
Беверли как будто не услышала его. Аксель попытался угадать, о чем она думает. Определить по ее лицу, не становится ли она беспокойной, подавленной или замкнутой.
— Мы поженимся, правда? — спросила Беверли.
— Правда, — соврал Аксель.
— Но из-за цветов я начинаю думать про мамины похороны и вспоминаю папино лицо, когда…
— Значит, обойдемся без цветов.
— Хотя ландыши я люблю.
— Я тоже, — слабо отозвался Аксель.
Беверли радостно покраснела, и Аксель услышал, как она притворно зевает — для него.
— Как спать хочется, — сказала она и уже из коридора спросила: — Хочешь спать?
— Нет, — сказал себе Аксель, но поднялся и пошел следом за Беверли.
Он шел по комнатам с ощущением, что его собственное тело пытается остановить его. Он чувствовал себя неуклюжим и странно медлительным, идя за Беверли по коридору, по мраморному полу, поднимаясь по лестнице, минуя два салона и комнаты, где привык приходить в себя по вечерам.
Беверли была худенькой и маленькой, она не доставала Акселю до груди. Волосы у нее на голове уже начали отрастать после того, как на прошлой неделе она побрилась наголо. Беверли быстро обняла его. У нее изо рта приятно пахло карамелью.
41
Бессонница
Аксель Риссен встретил Беверли Андерссон за десять месяцев до этой ночи. Причиной всему была жестокая бессонница — после одного события тридцатилетней давности Акселю было трудно засыпать. Он жил на снотворном и спал искусственным сном без сновидений, сном, не дающим отдыха.
Но — спал.
Чтобы спать и дальше, пришлось увеличить дозу. От таблеток в голове висел сонный туман, в котором тонули все мысли. Аксель пристрастился к лекарству и стал смешивать капли с дорогим
