— Я? Нет, я… Фотография просто пришла в Общество мира… а я его председатель…
Пенелопа замолчала.
— Фотография пришла по почте? — уточнил комиссар.
— Да.
— От кого?
— Не знаю, — быстро сказала Пенелопа.
— Может, было сопровождающее письмо, записка?
— Нет, вряд ли. В смысле — я ничего такого не видела.
— Только конверт с фотографией?
Пенелопа кивнула.
— Вы сохранили конверт?
— Нет.
— Что на нем было написано?
— Только мое имя и адрес Общества мира… не «почтовый ящик № 2088», а просто имя и название.
— Пенелопа Фернандес и «Шведское общество мира и арбитража»… — уточнила Сага.
— Вы открыли конверт и вынули фотографию, — продолжал комиссар. — Что вы увидели в тот момент? О чем вам сообщила фотография?
— Сообщила?
— Что вы увидели, взглянув на нее? Вы узнали людей на снимке?
— Да… троих, но…
Она снова замолчала.
— О чем вы подумали, посмотрев на фотографию?
— Что кто-то видел меня по телевизору. — Пенелопе понадобилось несколько секунд, чтобы собраться и продолжать. — Я подумала — «ну разумеется». Пальмкруна должен соблюдать нейтралитет, здесь не должно быть сомнений… а он является в оперу и пьет шампанское с шефом «Силенсиа Дефенс» и торговцем оружием, который ведет дела в Африке и на Ближнем Востоке… это же скандал.
— Что вы собирались делать с фотографией?
— Ничего. С ней нечего делать, это просто вот такая фотография, но в то же время… Помню, как подумала… «теперь я по крайней мере знаю, где у меня Пальмкруна».
— Понятно.
— Снимок мне напомнил про тех идиотов из Миграционной службы — когда же это было? — которые не пустили в Швецию одну семью и потом распивали советское шампанское. Праздновали, что отказали в помощи беженцам, семье с больным ребенком…
Пенелопа снова замолчала.
— Вам известно, кто четвертый человек на снимке? Женщина?
Пенелопа покачала головой.
— Это Агата аль-Хайи, — сказала Сага.
— Агата аль-Хайи?!
— Да.
— Но почему…
Пенелопа осеклась и уставилась на Сагу большими темными глазами.
— Вы знаете, где была сделана фотография? — спросила Сага.
— Нет. Но ордер об аресте аль-Башира выдали в июле две тысячи девятого, и…
Пенелопа снова внезапно замолчала и покраснела до корней волос.
— Что такое? — почти прошептала Сага.
— Фотографию ведь сделали после этого, верно? — дрожащим голосом сказала Пенелопа. — Снимок сделан после выдачи ордера об аресте президента?
— Почему вы так решили?
— Это правда? — настаивала Пенелопа.
— Да, — подтвердил Йона.
Пенелопа побелела.
— Сделка с Кенией, — выговорила она трясущимися губами. — На этой фотографии — сделка с Кенией, вот в чем все дело. Фотография, контракт с Кенией, вот о чем договаривается Пальмкруна — о продаже оружия в Кению. Я знала, что тут что-то не так, знала.
— Продолжайте, — попросил Йона.
— У Кении постоянный договор с Великобританией. А купить оружие хотел Судан. И поставки должны идти в Судан и Дарфур через Кению.
— Да, — подтвердила Сага, — мы так и подумали.
— Но это запрещено, это… это же самое настоящее государственное преступление, нарушение международных законов. Это преступление против человечества…
Пенелопа снова, уже в который раз, замолчала.
— Так вот почему все это произошло, — тихо сказала она наконец. — Вовсе не потому, что Бьёрн пытался кого-то шантажировать.
— Из-за его шантажа эти четверо просто узнали, что существует фотография, которая разоблачает их.
— Я подозревала, что эта фотография кое для кого неудобна. Но не думала, что настолько, — проговорила Пенелопа.
— Они встревожились, когда Пальмкруна позвонил и рассказал о шантаже, — стала объяснять Сага. — До этого они вообще не знали, что фотография существует, а из-за звонка Пальмкруны занервничали. Они не могли догадаться, насколько разоблачителен для них этот снимок, но, конечно, сообразили, что уже само его существование ставит их под удар. Мы не знаем, как именно они рассуждали. Может, решили, что их сфотографировали вы или Бьёрн.
— Но…
— Они не могли знать, как много вам известно. И не захотели рисковать.
— Понимаю, — сказала Пенелопа. — И сейчас все обстоит точно так же, да?
— Да.
Пенелопа кивнула в ответ на свои мысли и сказала:
— В их глазах я — единственная свидетельница сделки.
— Они вложили огромные деньги в контракт с Кенией.
— Нельзя, — прошептала Пенелопа.
— Что вы сказали?
Пенелопа подняла голову, взглянула Саге в лицо и произнесла:
— Нельзя позволить им закачать оружие в Дарфур, я была там два раза…
— Им это все равно, дело только в деньгах.
— Нет, дело в… дело в гораздо большем. — Пенелопа отвернулась к стене. — Дело в…
Она замолчала — вспомнила сухой хруст, с которым глиняные фигурки исчезали под копытцами коз. Маленькая женщина из высохшей на солнце глины превратилась в обломки. Какой-то мальчишка, хохоча, вопил, что это мерзкая мамаша Нуфи. Фуры должны умереть, их всех надо извести, кричали другие дети. На их лицах была радость.
— Что вы хотели сказать? — спросила Сага.
Пенелопа на несколько секунд задержала взгляд на ее лице, но не ответила. Она провалилась в воспоминания о том месяце в Кении и юго-западном Судане.
После долгого путешествия по жаре она приехала в лагерь в Киббуме, к юго-западу от Ньялы. Джануб Дарфур, юг Судана. С самого первого дня она вместе с Джейн и человеком, назвавшимся Греем, помогала жертвам джанджавидов.
Ночью Пенелопа проснулась. Трое подростков, служивших в милиции, кричали по-арабски, что идут убивать рабов. Мальчишки шли посреди дороги, у одного из них был револьвер. Пенелопа стояла у окна и видела, как они ни с того ни с сего застрелили старика, продававшего жареный батат.
