подошел к пьяному и что-то тихо сказал. Неожиданно тот отпрыгнул в сторону и — в руках блеснул нож. Пашка не дернулся. Пьяный шагнул к нему, толпа замерла. Ближайшие мужчины стояли в пяти метрах и боялись сделать лишнее движение, чтобы пьяный в испуге на зацепил Пашку. Поднеся лезвие к Пашкиному лицу, тот отчетливо спросил:
— Боишься?
— Боюсь, — признался ему Пашка и, в свою очередь, медленно, не сводя взгляда с лезвия, спросил: — Только зачем тебе меня трогать?
— Верно. Незачем, — согласился пьяный. — Ты кто такой? — после небольшой паузы опять спросил он.
— Как кто? Комсомолец!
Пьяный внимательно посмотрел на Пашку, потом сложил нож, опустил его в карман, сел на землю и заплакал. Пашка стоял у заборчика бледный, закусив нижнюю губу.
После того случая Анатолий выделял Пашку из всех ребят, считал его более взрослым и серьезным. И вот сегодня взрослый и серьезный Пашка веселил ребят, которые потеряли всякий интерес к собранию, напряженно следили, кто кого одолеет. Анатолий с улыбкой вспомнил и вторую часть Пашкиного ответа — о грибах.
— Вы думаете, на Севере легко грибы высушить? А я специальные зеркальные отражатели поставил — и получилось!
Такой он, Пашка! Серьезное и смешное в нем рядом. Но сейчас Анатолию было не до шуток.
«Ну, погодите, сейчас я выступлю, меня-то вы уж будете слушать, как миленькие», — Анатолий невольно заводил себя. Он знал, что сказать этим ребятам, и уже торопил время.
Очередной оратор, скосив глаза на листок, скучно бубнил о необходимости повышать успеваемость. Анатолий снова взглянул в зал. Его сосед по дому Иван Плетнев сломал лист пальмы и щекотал им приятеля. Тот крутил головой, чесал шею, потешая зевак. Девчонки вели себя скромнее, но почти все шушукались и хихикали.
«Завалили собрание, заорганизовали», — подумал с тоской Анатолий и бросил очередной выразительный взгляд на своего второго секретаря. Та упорно смотрела в сторону.
И вот Анатолий на трибуне.
— Ну, что же, товарищи, вроде бы все неплохо в вашей комсомольской организации. Но я не собираюсь вас хвалить, а совсем даже наоборот.
«Что это я, куда меня понесло, — промелькнуло у Анатолия, — зачем я с этого начал».
И он, смутившись, казенным голосом «пошел ставить задачи». Видел недоуменные взгляды ребят и, распаляясь от этого, стал сыпать общими лозунгами и призывами.
«Да что же это такое у меня, ни одного человеческого слова, надо скорее заканчивать», — опять пронеслось у него в голове. Он быстро свернул выступление, поздравил ребят с отчетно-выборным собранием, пожелал успехов и сел на место. Зал жидко захлопал в ладоши.
«Ну, вот, и я внес свою лепту в формальное собрание», — с острой тоской укорял себя Далинин. Он досадовал и на директора техникума, которая несколько раз выходила из зала и после каждого выхода долго шепталась с парторгом, досадовал на секретаря комитета комсомола, на ребят и, наконец, на инструктора ЦК, который уже шел к трибуне.
С некоторой ревностью следил за ним Анатолий, где-то в глубине души желая, чтобы тот выступил не лучше его. Но инструктор покорил зал сразу же, с первой фразы:
— Что, ребята, неинтересно сидеть на таком собрании?
Зал дружно и охотно ответил:
— Нет!
И инструктор заговорил тихо и просто о том, в чем видит суть и смысл работы их организации, каждого из комсомольцев. А Далинин помрачнел еще больше. Он думал о том, что, оказывается, плохо знает этих ребят, таких легкомысленных, на которых нельзя положиться в серьезном деле. Он не реагировал на шумные аплодисменты, которыми наградили инструктора, и жаждал только одного — чтобы собрание скорее закончилось.
Вот уже выбрали новый состав комитета комсомола, председатель сообщила, что повестка дня исчерпана, и, когда уже комсомольцы были готовы вылетать из зала, еще раз поднялась директор техникума:
— Ребята! У меня очень неприятное сообщение.
Зал затих от этих слов. Каждый мысленно уже раскаивался за свое поведение на собрании, за то, что не мог сдержаться в присутствии москвича, и думал, что сейчас директор назовет его фамилию и скажет, что ей стыдно за своих учеников.
— Ребята, у нас несчастье. Лена Клепова и ее младший братишка попали в автомобильную аварию и сейчас находятся в больнице. Им нужна кровь. Звонили из больницы Просят помочь. Кто из присутствующих в зале преподавателей и учащихся согласен сдать кровь для товарищей, нужны добровольцы! — И она первой подняла руку.
— Я-я! — громыхнуло в зале.
— Желающих прошу записаться у комсоргов групп.
Через мгновение комсорги, зажатые со всех сторон, писали на листочках фамилии.
Зимняя дорога к сыну
Согнувшись под тяжестью рюкзаков, двое медленно взбирались по узенькой снежной тропинке на крутую, высокую террасу. Склон террасы был исчеркан мелкими следами. В обычные дни здесь полно зверья, но сегодня склон пустынен. Нервно подрагивая, изогнулась по ветру таежная поросль. Водят хоровод голубовато-серые струйки снежной пурги. Внизу, в распадке, лениво раскачиваются вершины кедров. Звонко скрипит иод подошвой спрессованный снег, морозный воздух обжигает, упруго и жгуче дышит в лицо. Первым взобрался на террасу высокий, худощавый мужчина. Подбросив на спине звякнувший металлом рюкзак и навалившись грудью на ствол ружья, он стал внимательно наблюдать за попутчиком. Тот взбирался медленно, пожалуй, даже слишком медленно — как будто каждый шаг давался ему с трудом.
Первый подметил это, и лицо его, заросшее клочковатой, кудрявой, белой от инея бородой, сделалось тревожным. Он растерянно оглянулся на чернеющий невдалеке лес, зябко повел плечами.
Когда напарник наконец поднялся и отдышался, он нерешительно сказал:
— Степа, может, и правда зря мы сегодня вышли? Поздновато уже. Да и морозище, не приведи господи. Ну, что тебе один день даст?
— Что, слабо, Гришка? Так ты можешь и обратно податься. Не твоя же баба рожает, а моя. Вмиг до избушки домчишь, лыжню-то пробили.
— Тебе, Степа, тяжело, я же вижу. Не-е-ет, зря ты в тайгу идешь в таком состоянии. Не успел еще оклематься толком. — Он говорил все громче и торопливей, словно боясь, что его перебьют, начнут разуверять. — Надо бы пару деньков переждать. Хворобу твою осилить, непогодь обмануть. Ну чем ты жене поможешь? Ей сейчас не ты, а акушерка или уже нянька нужна. И потом, подумай сам, если будем идти так медленно, то не только до шоссейки, но и до попутного зимовья не дойдем засветло. Я-то думал, хватит у тебя силы, а ты уже сейчас отдышаться не можешь.
— Я своей Люське всегда нужен, а сейчас особенно. Вот когда она будет рожать пятого, тогда, может быть, спокойно к этому отнесусь, а сейчас на месте мне не усидеть. Да и сам посуди, если бы я неделю на простуду не потерял, давно бы дома был. Не могу я ждать, Гриша. Ты возвращайся, я не обижусь, здесь тропа нормальная. — Он улыбнулся и посмотрел на Григория чуточку снисходительно. Ресницы его заиндевели, лицо раскраснелось. На нем был теплый, из серого сукна бушлат и из такого же сукна брюки, выпущенные поверх кожаных олочей и перехваченные внизу веревочками, чтобы снег не сыпался в обувь. Большая, подбитая черным, мохнатым собачьим мехом шапка спадала ему на глаза, и он то и дело сдвигал ее на затылок. Насмешливо поблескивая глазами, он хлопнул товарища по плечу: — Ну что, не убедил? Ну и
