Северной Кореей заключается в том, что у нее очень большая и очень современная армия, и дислоцирована она прямо на границе, менее чем в пятидесяти километрах от Сеула.
Бледсоу небрежно махнул рукой.
— Вы о потерях? Естественно, как же без них. Черт возьми, можно не сомневаться, это будут ужасные потери. Ну и что? Ведь это южнокорейские потери, а не американские. Ну да, — немного смутился он и раздраженно скривил губы, — верно, там сосредоточено немало американских войск. Но ведь не разбив яйца, омлет не приготовишь.
Ранджит почувствовал, что разговор не клеится, и понял, в чем причина, когда Бледсоу швырнул смятую бумажную салфетку в ведро для мусора. Салфетка упала на пустую бутылку от виски. По всей видимости, эта встреча сегодня для Бледсоу была не первой.
Ранджит снова кашлянул.
— Видите ли, мистер Бледсоу, я родом из маленькой страны, у которой хватает собственных проблем. У меня нет никакого желания критиковать американскую политику.
Бледсоу согласно кивнул.
— Это дело другое. — Он поднял бутылку, предложив еще виски. Ранджит покачал головой. Бледсоу пожал плечами и подлил виски себе. — Ваш маленький островок… Шре… Шре…
— Шри-Ланка, — вежливо поправил Ранджит.
— Он самый. Знаете, что у вас там есть?
Ранджит задумался.
— Ну, я думаю, это самый красивый остров в…
— О черт! Да я не про весь этот ваш треклятый остров говорю! Господи, на свете миллион красивейших островов, но только я гроша не дам ни за один из них. А говорю я про один тамошний заливчик. Тринк… Тринко…
Ранджиту стало жалко Бледсоу.
— Наверное, вы имеете в виду Тринкомали. Я там родился.
— Правда? — Бледсоу обдумал эту информацию, решил, что пользы от нее никакой, и продолжил: — Собственно, до города этого мне нет никакого дела. Вот бухта тамошняя — просто блеск! И знаете, чем она могла бы стать? Она могла бы стать лучшей в мире базой для флота атомных подлодок. Мистер Суб… Субра…
Он снова налил себе виски. «Потягивание» возымело свое действие. Ранджит вздохнул и снова спас Бледсоу.
— Моя фамилия Субраманьян, мистер Бледсоу. Да, мы понимаем, какая база может быть создана у нас. Во время Второй мировой войны там был штаб флота союзников, а еще раньше сам лорд Нельсон утверждал, что это самая лучшая гавань в мире.
— Вот дерьмо! Да при чем тут лорд Нельсон? Он говорил о стоянке для парусных кораблей, а я говорю про атомные подлодки! Эта бухта так глубока, что субмарины могут там залечь на дно и никакой противник на свете их не обнаружит и уж тем более не атакует! Десятки атомных подлодок! А может, и сотни! А мы что сделали? Мы позволили треклятым индусам по мирному договору захапать права на весь этот долбаный порт. Индия, мать твою! И на кой черт Индии вообще флот сдался, я не могу…
Ранджиту уже порядком надоел этот пьяный милитарист. Он дал обещание Гамини, что правда, то правда, но с него хватит.
— Спасибо за выпивку, мистер Бледсоу, но, боюсь, мне пора.
Он встал и протянул руку хозяину, но тот и не подумал ответить рукопожатием. Подполковник сердито зыркнул на Ранджита и неохотно завинтил колпачок на горлышке бутылки.
— Прошу прощения, я на секундочку, — сказал он. — Мы еще не поговорили о деле.
С этими словами он скрылся за дверью одной из ванных комнат. Ранджит услышал, как зажурчала вода, подумал, пожал плечами и сел. Ждать, правда, пришлось больше секунды. Прошло почти пять минут, прежде чем Т. Орион Бледсоу вернулся. Подполковник мало походил на себя прежнего: он побрился, причесался, и в руке у него была неполная дымящаяся чашка. Похоже, кофеварками были оборудованы все ванные в американских отелях.
Ранджиту он кофе не предложил. И объяснять ничего не стал. Сел, глянул на бутылку и словно бы удивился, увидев ее. Затем он четко и отрывисто проговорил:
— Мистер Субраманьян, вам что-нибудь говорят такие имена, как Уитфилд Диффи и Мартин Хеллман?
Немного озадаченный резкой переменой во внешнем виде и поведении собеседника, но обрадованный тем, что разговор неожиданно перешел в другую область, причем знакомую ему, Ранджит ответил:
— Шифрование с открытым ключом. Алгоритм Диффи-Хеллмана-Меркля.
— Именно, — кивнул Бледсоу. — Пожалуй, нет нужды рассказывать вам о том, что у алгоритма Диффи-Хеллмана большие проблемы из-за квантовых компьютеров.
Действительно, он мог не говорить об этом Ранджиту. Хотя того особо не интересовало шифровальное искусство (вскрытие компьютерного пароля одного профессора не в счет), любой математик в мире довольно сносно представлял себе, о чем речь.
Алгоритм Диффи-Хеллмана был основан на очень простой идее, но осуществить ее было настолько сложно, что она оставалась совершенно бесполезной, пока не наступила эра мощных компьютеров. Первый этап кодирования любого сообщения, который кто-то пожелал сделать секретным, состоял в том, чтобы преобразовать текст в последовательность цифр. Самый простой способ — заменить букву А цифрой 1, букву В — цифрой 2 и так далее. В итоге вместо буквы Z будет употреблена цифра 26. (Естественно, ни один шифровальщик в мире, достигший хотя бы десятилетнего возраста, не воспримет всерьез такую тривиальную подмену.) Затем эти цифры можно скомбинировать с каким-нибудь огромным числом — назовем его N, — чтобы первоначальная простая подмена не выглядела так очевидно. Простого добавления гигантского N к числам, заменяющим буквы, достаточно для обмана.
Но у N обнаружился собственный секрет. Это число было получено шифровальщиками путем перемножения двух больших простых чисел. Любой хороший компьютер способен произвести такую операцию за долю секунды, но когда два больших простых числа перемножены, даже лучшим компьютерам уже нелегко определить, что это были за числа изначально. На такую работу могут уйти годы. Отсюда и появилось выражение «шифр с лазейкой» — войти легко, а выйти практически невозможно. Тем не менее у шифрования с открытым ключом, как его назвали, имелось одно важное преимущество. Любой человек мог зашифровать любое послание, пользуясь произведениями простых чисел, — даже, скажем, доведенный до отчаяния участник французского Сопротивления времен Второй мировой мог на шаг опередить гестапо, состряпав шифрованное послание о том, в какую сторону движется бронетанковая колонна. Но прочесть такое донесение могли только люди, знавшие оба изначальных простых числа.
Бледсоу глотнул быстро остывающего кофе.
— Дело в том, Субраманьян, — сказал он, — что в мире идет крайне важный компьютерный траффик — только не спрашивайте меня, каково его содержание. Я знаком с проблемой весьма поверхностно, и даже того, что знаю, я не вправе вам рассказывать. Но очень важно — и сейчас даже важнее, чем прежде, — чтобы наш код не поддавался расшифровке. Может быть, существует какой-нибудь метод декодирования, для которого не нужны все эти фокусы-покусы с простыми числами. Если существует, нам бы хотелось, чтобы вы помогли разобраться с ним.
Ранджит едва не расхохотался. Над тем, о чем его просил подполковник, трудились не покладая рук все до единой шифровальные службы в мире — с тех самых пор, как Диффи и Хеллман в 1975 году опубликовали свой труд.
— Почему я? — спросил Ранджит.
Бледсоу явно был доволен собой.
— Когда я услышал в новостях о том, что вы доказали последнюю теорему Ферма, у меня, образно выражаясь, сигнализация сработала. Все математики, которые имеют дело с этой мурой — с шифрами с открытым ключом, — пользуются так называемым тестом Ферма, верно? Ну и кто же, спрашивается, может смыслить в этом больше, нежели человек, который только что доказал последнюю теорему этого самого Ферма? Кое-кому вы тоже приглянулись, вот мы и запустили машину, как говорится, чтобы заполучить вас в
