Чернокожая с минуту пристально изучала ее. Какой-то темный взгляд. Чересчур глубокий. Или пустой?
— Ну… да, — после долгой паузы отозвалась она. — Да, это кабинет Нэнси Кинсед. — И тут она покачала головой. Только один раз, медленно, из стороны в сторону. — Но ведь вы же не Нэнси Кинсед.
Зазвонил телефон. Заплакал ребенок. Пустоголовый принялся колотить в дверь.
В первую минуту Эйвис не знала, за что раньше хвататься. Она остановилась посреди пустынной, выкрашенной в белый цвет гостиной, — маленькая, съежившаяся фигурка под раскаленным пузырем лишенной абажура лампы. Руки взметнулись в воздух, пальцы разжались. Миловидное бледное личико застыло.
Телефон продолжал звонить. Младенец звал мать. Пустоголовый изо всех сил барабанил в дверь. Теперь он тоже принялся орать:
— Эйвис! Эйвис, я же знаю, ты дома! Открой дверь, Эйвис. Ты, моя гребаная жена, открывай эту чертову дверь!
Руки Эйвис взметнулись к волосам, поправили короткие кудряшки неопределенного светлого оттенка. Глаза, укрытые толстыми квадратными линзами очков, беспомощно замигали.
— Эйвис! Слышь, Эйвис! Я же знаю, ты тут!
«Малыш плачет», — подумала она. Прежде всего заняться малышом.
— A-а! A-а! А-а! — ритмично доносилось из спальни.
В промежутки между воплями ребенка вонзался звон надрывавшегося на кухне телефона. Бам! Бам! Бам! — грохотали кулаки Пустоголового.
— Это мой ребенок, Эйвис, мой тоже! Ты не смеешь не пускать меня к моему чертову пащенку!
Эйвис, словно оцепенев, продолжала стоять на месте. Все произошло слишком быстро и неожиданно.
Каких-нибудь тридцать секунд назад она мирно сидела в пустой комнате, пристроившись на краешке складного стула у низкого журнального столика. Уронив ладони на клавиши портативной «Оливетти», Эйвис перечитывала страницу, выползшую из каретки. Последняя страница рецензии на «Минус тридцать», роман-триллер, действие которого разворачивается в Нью-Йорке. Ей приходилось писать подобные рецензии, чтобы заработать на пропитание. Читать одну книгу за другой, потом связно излагать содержание, а в конце заключение: удастся ли поставить по тому или иному роману кассовый фильм. Рецензии отсылались в контору «Виктори пикчерс», а потом тамошние продюсеры могли делать вид, будто самолично прочли книгу и вынесли свой вердикт. Шестьдесят долларов за рецензию.
На последней странице последней рецензии Эйвис только успела напечатать: «Триллер городского типа, напряженное действие отчасти напоминает „Марафонца“, главная роль подошла бы Дастину Хофману». Она сидела на складном стуле, перечитывая эти слова.
— Дастин Хофман, — бормотала она. — Подходящая роль для Дастина Хофмана. Мне нечем заплатить за квартиру в следующем месяце, а я сижу тут и пишу о роли для Дастина Хофмана. На какие деньги я куплю малышу новые подгузники, а, Дастин? Отвечай, дурацкий миллионер, растянувшийся на берегу собственного бассейна, где-нибудь на вилле, как ее бишь, и попивающий шампанское! У моего малыша нет приличной одежонки, так-то, мистер Дасти, мистер Хофман, а если б у нас тут случился пожар, ты бы своей мота пожалел, чтобы погасить его и спасти нас. Моя жизнь — сплошное дерьмо, слышишь, ты, киношная задница?! Что же мне делать, Дасти?
Так она и сидела, погрузившись в задумчивость; глаза за толстыми стеклами очков заволокло слезами. Эйвис в который уже раз подумала, что, если бы она не выскочила замуж за Пустоголового, она бы еще в прошлом году закончила колледж и приехала бы в Нью-Йорк в качестве преуспевающего дизайнера, а не жены безработного актера. И уж, во всяком случае, ей не следовало заводить ребенка, прежде чем муж не устроится на денежную роль. Так ли уж нужно тихой девочке из Кливленда, штат Огайо, на собственной шкуре узнать, каково это — лежать, скорчившись на кухонном полу, прикрывая руками утробу, покуда муж колотит ее ногами по голове. Ведь это она виновата, она во всем виновата, во всем виновата, во всем…
— Хорошая роль для Дастина Хофмана, — повторила она. — Ах, дерьмо!
И тут зазвонил телефон. Проснулся и заплакал младенец. Пустоголовый принялся колотить в дверь.
— Ща я сломаю дверь, Эйвис, и тогда ты очень пожалеешь, слышишь меня? Открывай живо, не то!..
Наконец-то Эйвис удалось стряхнуть оцепенение. Она поспешила в спальню, к своему малышу.
— Убирайся к дьяволу, Рэнделл, — бросила она через плечо. — Я не собираюсь тебя впускать. Уходи.
— Эйвис! Черт побери, Эйвис! — Похоже, он со всего размаха врезался в дверь плечом. Цепочка лязгнула и оборвалась.
Телефон все еще звонил.
— A-а! A-а! А-а! — не унимался ребенок.
— Иду, мой сладкий, — заворковала Эйвис, распахивая дверь в спальню.
Совсем как в «Волшебнике из Оз» с Джуди Гарленд. Переход из гостиной в спальню всегда напоминал Эйвис сцену из кинофильма «Волшебник из Оз», в самом начале, когда Дороти попадает из своего черно-белого домика в Канзасе прямиком в разноцветный мир сказки. Гостиная — это Канзас, гладкие белые стены, затертый паркет, журнальный стол, стул, незащищенная абажуром лампа под потолком. Спальня — она же детская — была страной Оз, или как там называлось это место: буйство красок, множество висюлек, забавных вещичек. На стенах — обои с Микки Маусом, Гуффи, Лягушонком Кермитом. На полу — валики и мягкие игрушки, коврик с радугой и единорогом. А с потолка свисало столько бумажных и надувных игрушек — слонов, ягнят, самолетиков, — что Эйвис едва поспевала распихивать их, пробираясь к колыбельке возле до блеска отмытого окна.
— Мой дом! — лихорадочно бормотала она. — Подходящая роль для Джуди Гарланд.
Малыш, поджидая ее, уже поднялся в кроватке, ухватившись за перильца. Здоровый мальчик десяти месяцев от роду, светлые волосы, голубые глаза. Отбросив лоскутное одеяло, сшитое Эйвис, он то подпрыгивал, то шлепался на попку посреди разноцветных подушек. Едва заприметив мать, малыш расплылся в широкой и почти беззубой молочной улыбке. Слезы мгновенно высохли, сморщенное личико разгладилось и прояснилось.
— И-и-и! — затянул он.
— Ох! — выдохнула Эйвис. — Проснулся, маленький? Маленький говорит: привет, мамочка? Привет, малыш!
— Ага, агга, агга, аггга! — подтвердил маленький.
— Кончай свое дерьмо, Эйвис! — Даже здесь слышно, как беснуется за дверью Пустоголовый. — Ты не можешь не впустить меня. Закон на моей стороне.
Вам! Теперь он уже всем телом налегал на дверь.
Вновь настойчиво задребезжал телефон.
— Агга, агга, агга, агга! — твердил ребенок.
— Маленький, маленький! — подхватила Эйвис, вытаскивая его из кроватки и прижимая к груди.
— Ща я сломаю твою гребаную дверь. Слышишь, Эйвис?!
И опять ударил со всей силы. Телефон продолжал звонить.
— Господи Боже! — прошептала Эйвис.
Осторожно придерживая малыша, чтобы не болталась головка, она выбежала из страны Оз назад в белую гостиную. Прищурилась, замигала, голые стены «Канзаса» расплывались от слез. Эйвис помчалась в кухню, где висел на стене неугомонный телефон.
— Эйвис! — Теперь удары в дверь раздавались часто, один за другим, бам-бам-бам-бам-бам-бам, без передышки. — Эйвис!
— Я позвоню в полицию, Рэнделл! — рыдая, выкрикнула она. — Уже звоню!
— Давай-давай! — Кулаки по-прежнему молотили в дверь. — Они будут на моей стороне. Сама
