Нэнси пробралась в гостиную, револьвер все еще прижат к боку, дулом вниз. Внимательно вгляделась в серые тени. Давно обжитая, респектабельная квартира. Истончившийся коврик на деревянном полу. Широкий диван. Столетние стулья с горделивой спинкой, вид у них такой, точно они прокоптились трубочным дымом. Глаза Нэнси тревожно перебегали с одного предмета на другой. В сумерках все казалось двухмерным, ненастоящим. Сама она, движущаяся в полумраке, ничем не отличалась от тени. Сердце бьется толчками. С каждым шагом она все больше превращается в призрак, становится прозрачной.
Нэнси прошла через гостиную и попала в коридор. С обеих сторон распахнутые двери. Ее поманила дверь в дальнем конце. Нэнси двинулась вдоль коридора, заглядывая по пути во все комнаты. Картины и фотографии на стенах. Неузнаваемо.
«Кто же я на самом деле? — шептала она теням. — Кто я, черт побери?»
Добравшись до конца коридора, Нэнси поняла: она — никто. Растворилась в сером сумраке.
И тут она заглянула в последнюю, дальнюю дверь.
— Ох! — вырвалось у нее. Нэнси включила свет.
Ее комната. Она отыскала свою комнату. Кружевные занавески струятся вниз с полуоткрытого окна. Репродукции Дега на обоях в цветочек. Мешочек с балетными туфлями свисает с белого шкафчика, отражается в зеркале. Под рамку зеркала втиснуты фотографии. Кровать — милая старая кровать на высоких ножках, плотное покрывало поверх высокой белой перины. Здоровенная плюшевая панда прислонилась к стене. Нэнси, приоткрыв рот, переходила от одного предмета к другому. Она в самом деле помнит это? Все это принадлежит ей? Неужели нет? Разумеется, это ее комната. Нэнси знала наверняка. Комната юной женщины, где сохранилось еще немало реликвий ее детства. Ах, малышка. Разумеется, это она. Ведь она так боялась взрослеть. Боялась выйти в мир. Следовало найти собственную квартиру, работу — такую, чтобы ей нравилась, жить своей жизнью… Впрочем, теперь все равно. Нэнси бросила револьвер на кровать. Коснулась рукой ножки кровати, прижалась к ней, потерлась щекой о теплый изгиб дерева. Наплевать ей на весь мир, да и только. Она поселится в этой комнате и не выйдет отсюда до конца своих дней. Никогда. Она не уйдет Нэнси прикрыла глаза — из-под сомкнутых век поползли слезы. Она снова дома. Дома.
Прошло немало времени, прежде чем Нэнси открыла глаза. Негромко рассмеялась, потянула носом воздух. Огляделась по сторонам. Выпустила из рук ножку кровати и перешла к шкафу и зеркалу. Обежала взглядом прилепившиеся к раме фотографии. В основном девчонки. Девочки-подростки, обнимаются, хохочут. Девушки-выпускницы в вечерних платьях, рядом с ними напряженные молодые люди. Девушки гримасничают, щеголяют легкомысленными маскарадными нарядами: богатая француженка, подружка рокера, шлюха из Нового Орлеана. Нэнси переводила взгляд с одного улыбающегося лица на другое, боль теснила сердце. Ну как, ну как ей узнать хотя бы одно из этих лиц?
В голове лишь пустые слова. Какие-то пузыри, пенка, тина в запущенном пруду.
Глаза вновь наполнились слезами. Нэнси поглядела в зеркало на собственное отражение. Фыркнула с отвращением. Ну и видик. Господи Иисусе. Кожа — точно днище корабля. Волосы… будто в дерьме искупалась, что с ними теперь делать? Полосы и разводы черной грязи на щеках, губы пепельно-серые, будто… будто у покойника. Нэнси пристально изучала свое лицо. Произошедшее с ней несчастье казалось фантастическим. Она вдруг слег ка улыбнулась.
«Знаете, чем я сейчас займусь?»
Через несколько секунд она уже раздевалась в ванной комнате по ту сторону холла. Включила душ. Направила горячую струю себе на живот, пропустила ее между грудей. Чувство времени, катастрофически ускользающих минут, покинуло ее. Теперь Нэнси ощущала только прикосновение воды. На спине. На голове. Прохладный шампунь в волосах, пенящееся мыло на лице, на груди, на попке. С удовлетворением следила, как стекает с нее черная жижа, уходит, вихрясь, в воронку слива.
Вернувшись в комнату, Нэнси переоделась, ликующе зашвырнув негодную одежонку в розовую корзинку для грязного белья, поджидавшую у окна. В шкафу обнаружились чистые трусики. Как приятно их мягкое прикосновение к раздраженной коже в паху. Внутри на двери шкафа — зеркало в полный рост. Нэнси любовалась собой, закрепляя лямки лифчика. Она почти что влюбилась в свое отражение: кожа чистая, порозовевшая от горячей воды.
Нэнси натянула черные джинсы, широкую серую водолазку. Запихала револьвер в карман джинсов, укрыла рукоятку подолом водолазки. «В путь, в горы, на охоту!» — как говорится в песенке бойскаутов. Собственное отражение в чистой одежке внушало уверенность в себе, она словно бы проснулась, голова сделалась ясной.
Нэнси выбрала пару кроссовок — готово дело. Остановилась посреди комнаты. Довольная собой, но в некотором недоумении: за что приняться теперь? С трудом подавила вновь нарастающее возбуждение. Оглянулась на шкаф, разглядела маленький цилиндр помады позади коробки с различными балетными сокровищами.
— Вот что мне нужно! — вырвалось у Нэнси. Подошла поближе. Раскрыла помаду: розовая, как раз для ее бледноватых губ. Наклонилась почти вплотную к зеркалу, навела красоту.
До чего же здорово! Никогда больше Нэн не станет принимать косметику за что-то само собой разумеющееся. Это же чудо! Надо построить храм косметике. Каждый год приносить в жертву ягненка. Чувствовать этот вкус, аромат на губах, следить, как нарастает интенсивность цвета, вытягивает ее из пепельной золы, из небытия, лицо становится отчетливым, реальным.
Рука застыла. Нэнси машинально потерла губы друг о друга, выравнивая цвет, но глаза уже расстались с собственным отражением. Она заметила в зеркале что-то еще.
Часы. На столе у того края кровати, в тени от ночника. Прежде Нэнси не обращала внимания на белый прямоугольник с кроваво-красными цифрами. 6.30. Нэнси замерла, зажав в руке ненужную больше помаду, глядя на перевернутое отражение цифр в зеркале. «Осталось полтора часа», — подумала она, вспоминая преследовавшие ее голоса.
Теперь она увидела кое-что еще, прямо перед часами. Мысли сменились.
Нэнси не заметила, как перестала дышать — и вдруг воздух с резким свистом вырвался из ее груди. Она отложила помаду, отвернулась от зеркала. «Что же это?» — беспомощно удивилась она.
Теперь она отчетливей видела это. Прямо перед часами. Красноватый отблеск букв на непорочной белизне обложки.
Нэнси быстро отошла от шкафа, миновала кровать, подобралась к тумбочке. Книга лежит заголовком вверх, отчетливая черная вязь названия:
Оливер Перкинс
«Это он, — догадалась Нэнси. — Господи Боже, это он и есть». Схватила книжку. Руки дрожат. Начала
