Оливер обернулся и посмотрел на Заха. Увидев оружие, он замер от неожиданности. Даже в темноте Зах заметил, как Олли приоткрыл рот, услышал, как брат резко, точно в изумлении, перевел дыхание.
Зах улыбнулся еще шире, вложив в улыбку все свои чувства. Покачал головой, рассмеялся, дразня брата:
— Да ладно, Олли. — Его голос с неожиданной полнозвучностью разнесся в тиши библиотеки. — Нечего так смотреть на меня. Ты все знал, с самого начала.
Над верхушками деревьев, под круглой луной, на остром шпиле библиотеки часы отбивали удары. Девушка в маске мчалась туда со всех ног.
Она уже не могла соображать: боль захлестывала ее на каждом шагу, огнем сжигала легкие, била электрическими разрядами в ногах, ныла в спине, и все же руки девушки по-прежнему надежно сжимали револьвер.
Каждый раз, сгибая колено, она охала сквозь стиснутые зубы; плакала от последнего усилия, всматриваясь вперед сквозь слезы, сквозь узкие прорези мерцавшей электрическими огнями маски.
Прохожие отскакивали в сторону, когда девушка налетала на них. Она вновь увидела Смерть, огромный картонный скелет, отплясывающий высоко в воздухе над обращенными к нему лицами тысяч зевак. Она видела, как толпятся любопытные на ступеньках библиотеки. Она различала все в краткие промежутки между наплывами багрового облака, она кусочками ловила музыку карнавала. Обрывки, негармоничные осколки музыки сыпались ей на плечи, точно дождь. Девушка бежала, слезы струились по ее лицу, внутри — чернота. Она так и не вспомнила свое имя. Чернота и растерянность.
— Ох! — громко вырвалось у нее на бегу.
Господи, больше нет сил! Она не знала, как ее зовут на самом деле, хотя предпочла бы умереть, чем не знать этого. Эта тьма внутри нее наполняет, разрывает тело. Девушка ускорила шаг, вновь вскрикнув от боли. Она бежала так, точно все горгульи гнались за ней по пятам, разрубали воздух каменными крылами, протягивали к ней алебастровые когти. Вновь пробили часы.
Теперь ей приходилось расталкивать людей локтями. Толпа вокруг смыкалась, и страх перед замкнутым пространством превратился в еще одну вспышку боли. Столько лиц с оплывшими щеками, налитыми кровью глазницами, редкими волосенками, отвратительными ухмылками. Напирают со всех сторон, растут из земли, как трава. Кошмарные маски. Мужчины вырядились бабами, бабы — ведьмами. Всхлипывая и задыхаясь, девушка продолжала пробивать себе путь к библиотеке.
— Только бы он еще был жив, — повторяла она, потрясая в воздухе револьвером. «Только пусть останется в живых», — думала она, приближаясь к дверям библиотеки, но и эта мысль, как и все другие, растворилась в безумном беззвучном вскрике: «Я забыла свое имя!» — единственном крике, нарушившем черную тишину внутри.
Она уже взбиралась по ступенькам, цепляясь руками за стоявших там людей, хватая их за руки, за плечи, проталкиваясь, протаскивая свое тело между ними. И вновь раздался удар часов. Она слышала, как люди смеются над ней или окликают сердито, ругаются. Голова шла кругом от разрозненной музыки карнавала. Тень картонного скелета легла ей на плечи, словно невыносимая тяжесть, за спиной зашелестели крылья горгулий. Она уже подбиралась к дверям, заклиная: «Дождись меня! Останься в живых! Пожалуйста! Пожалуйста!»
И вот она уже у дверей. Девушка схватилась рукой за задвижку и, не удержавшись, упала на одно колено.
Заперта! Дверь заперта! Слезы хлынули из-под украшенной электрическими огоньками маски, потекли с обеих сторон. Громко застонав, она поднялась на ноги и в изнеможении прислонилась к двери.
Дверь распахнулась. Пошатнувшись, девушка упала вовнутрь. Услышала, как орут люди за ее спиной. Какофония карнавала. Крылья горгулий. Она вновь поднялась на ноги. За ее спиной дверь медленно затворилась, издав пневматическое шипение. Померк шум толпы. Сгустилась тьма. Она прислонилась к серой стене, борясь за каждый вздох. Тело содрогалось от рыданий, все лицо в слезах.
Часы на башне пробили в последний раз. Теперь этот звук казался далеким-далеким. Замер, исчез, растворился в воздухе. Тишина сомкнулась вокруг нее, приняла ее в свои густые тяжелые складки. «Восемь часов. Восемь часов. Это час зверя», — молотом стучало в голове.
Девушка глубоко вздохнула. Отлепилась от стены.
— Ну что ж, — пробормотала она. — Вот я и пришла.
Оливер увидел револьвер в руках брата. Покачав головой, растерянно отвел глаза. Бюсты, пристроившиеся в нишах, пустоглазо следили за ними. Мелькали и исчезали образы в оконных витражах. Оливер пробормотал:
— Зах! Ох, Зах… — И не смог продолжить. Сжал губы, пытаясь не зареветь.
— Да ладно, Олли, будет тебе, — повторил Зах, все еще смеясь. Он шагнул к брату, револьвер в его руке ходил ходуном. — Хочешь сказать, ты ни о чем не догадывался? Да полно тебе!
Оливер не мог смотреть на брата, не мог произнести ни слова. Он слишком устал, слишком отяжелел, чтобы еще что-то говорить. Какое странное чувство, совсем не то, чего он ожидал, совсем не так сильно, не так страшно. Черная летучая мышь, обитавшая внутри, расправила наконец свои крылья, но казалось, что всего-навсего отворилась дверь, дверь, ведущая в темноту Оливер прикрыл глаза, созерцая эту окончательную тьму. Там тоже — лицо Заха, Мальчишеская щекастая физиономия с огромными черными глазами. Уставился выжидательно.
— Полно тебе! — пробормотал Зах и вновь издал нервный смешок. — Ты знал. Ты же вымыл ту чашку, верно? Ты не мог не знать.
Оливер с трудом перевел дыхание в темноте.
Внизу девушка в маске помедлила еще мгновение. Тишина сгущалась. Мигающие огоньки на ее маске хоть немного подсвечивали кромешную тьму вокруг. Почти инстинктивно она ощущала арки и ниши, различала слабое сияние оконных витражей, взгляд притаившихся там призрачных персонажей. Внутри темнота, темнота, завязанная в тугой узел. Она сделала еще один шаг вперед.
Теперь, кроме острого, резкого звука собственного дыхания, она услышала кое-что еще. Вновь послышалась отдаленная мелодия. Карнавал продолжается. Шум толпы здесь точно порыв проносящегося ветра. И что-то еще…
Голоса. Мужские, бормочущие голоса. Девушка подняла взгляд, устало покачнулась. Она увидела, как уходит наверх, изящно прогибаясь, лестница, растворяющаяся в глубокой тени.
«Я забыла, забыла, — безутешно всхлипнула она, — я забыла свое имя!»
И все же она двинулась вперед, переступая негнущимися ногами, таща за собой свое тело, точно непосильную ношу. Рука с револьвером бессильно болталась, другую руку она вытянула вперед, нащупывая дорогу, прикасаясь к холодным камням.
Забрела в нишу, продолжая на ощупь искать путь, и наконец ее пальцы наткнулись на деревянные перила. Ухватилась за них, двинулась вперед. Правая стопа нащупала каменную ступеньку.
Начала восхождение.
Захари сделал еще один шаг по направлению к брату Олли услышал его и задрожал. Все нервы обнажены. Он стоял в темноте, закрыв глаза, всматриваясь во тьму внутреннюю. Мама. Мама умерла. Лежит на полу возле кофейного столика, чашка опрокинулась, коричневое пятно от чая замарало плюшевый коврик. Отравленный чай. Немыслимо. Невыносимо. Ему все равно, что с ним теперь будет.
Зах глядел на него, ухмыляясь Согнулся, выставляя вперед револьвер.
— А как же иначе? — дразнил он. Оливер вновь содрогнулся, услышав знакомый голос, привычный
