кладбище, он непременно хотел похоронить ее рядом с отцом, но по кладбищенским правилам нельзя было подхоранивать рядом, пока не прошло двадцать лет, а в случае с матерью Алексея прошло всего лишь девятнадцать лет, и даже в этом случае правила оставались такими же. Кладбищенский рабочий, румяный парень в ватнике, подъехал на «Жигулях», они сели к нему в машину: Алексей — впереди, Маруся — сзади. Маруся поехала вместе с Алексеем, так как он очень просил ее помочь в случае различных неувязок, все- таки у нее было журналистское удостоверение, а Алексей говорил, что все кладбищенские служители — вымогатели, а он был так расстроен смертью матери, у него постоянно слезились глаза, и текли слезы, на его бледном лице застыло растерянное выражение.
В тот день было жутко холодно, на кладбище за городом дул пронизывающий ледяной ветер, и Маруся после этой поездки сильно простудилась. Когда они, по колено увязая в глубоком снегу, подошли к могиле отца Алексея, куда он хотел подхоронить и свою мать, рабочий сразу ему сказал, что этого сделать нельзя. Алексей недоверчиво смотрел на него, долго ходил вокруг могилы, осматривая окрестности, неподалеку росло дерево, и Алексей, схватившись за ветку и раскачивая дерево из стороны в сторону, продолжал приставать к рабочему: «А вот это дерево нельзя спилить? Ведь тогда место освободится?» Рабочий отвечал, что места еще на одну могилу все же не хватит. «А если убрать вот эту безымянную могилу? — продолжал настаивать Алексей, — Посмотрите, ведь она совершенно заброшена, сюда, наверное, уже давно никто не ходит, никто и не заметит, если вы ее уберете». Но рабочий ответил, что часто бывает так, что не ходят-не ходят, а потом вдруг возьмут да и объявятся, и у них будут неприятности. Алексей еще долго ходил вокруг могилы, он даже с силой топал вокруг ногами, желая что-то проверить, но больше никакого повода не нашел, и они уехали.
На обратном пути в автобусе Алексей задумчиво смотрел слезящимися красными глазами в окно, и вид у него был совершенно несчастный и отрешенный. Он, прерывисто дыша, говорил Марусе, что сейчас же собирается уезжать в деревню к дальним родственникам матери, что ему нужно побыть одному, а там, в деревне такая жизнь, какую даже и представить себе она не в состоянии, что там живут очень, очень плохо.
Маруся долго ехала на троллейбусе, почти до самого кольца на Васильевском острове, зашла в обшарпанную парадную, поднялась на второй этаж и позвонила. Никто не открыл, но за дверью раздался глухой удар, от которого, казалось, содрогнулся весь дом. Маруся в изумлении приложила ухо к дверям и прислушалась — доносилось какое-то неясное шуршание, потом раздался еще один ужасный удар и кто-то воскликнул: «Еб твою мать!» Маруся позвонила еще раз, и тут дверь открылась, и перед ней предстал Светик — его стоявшие дыбом светлые волосы и ярко-малиновое лицо были покрыты белой пылью, вокруг на полу валялись куски штукатурки, а позади, за спиной Светика в стене зиял провал.
— Привет, Маруся! Раздевайся! Ты извини меня за временный беспорядок, но я тут ломаю стену. Я решил сделать проход в свою комнату из коридора, чтобы не ходить постоянно через большую комнату, где живут моя мама и ее муж, меня эта ситуация просто достала, поэтому я решил пойти на крайние меры.
При этих словах Светик схватил валявшуюся тут же здоровенную кувалду и со всего размаха ударил ею по оставшемуся куску стены. Весь дом опять содрогнулся, на пол обвалился огромный кусок стены, а сам Светик на какое-то мгновение исчез в облаке белой пыли. Маруся зачихала и закашляла.
— Маруся? Я тебя не задел? Ничего? Давай, проходи на кухню! — Светик широко улыбнулся и полез по узкому коридору через наваленные там узлы, коробки и банки — Ты извини, тут не очень удобно, но я просто чувствую, что, если я этого не сделаю, то просто сойду с ума. А пока ты посиди на кухне и послушай мои любимые песни, посмотри мои расцарапки и почитай мои стихи!
Светик плюхнул перед Марусей кучу запыленных тетрадей и альбомов, на которых были наклеены пожелтевшие вырезки из газет и красовались затейливые узорчатые буквы.
Светик сел тут же, рядом с Марусей, раскрыл один альбом и показал ей фотографию, где он, голый и розовый, с блаженным видом отдыхает в ванне, а рядом стоит мужик с пририсованными рогами и хвостом и указывает на Светика пальцем. Светик тем временем снял трубку со стоявшего тут же телефона, набрал номер и произнес:
— Але? Здравствуйте, Иван Петрович! Это я. Я? Что делаю? Да тут стенку ломаю! А ко мне тут Маруся заехала. Мы с ней вместе сидим и беседуем на различные темы.
Потом Светик так же обзвонил еще десяток знакомых и всем сообщил, что к нему заехала Маруся, и они вместе сидят и беседуют. Потом Светик снова повернулся к Марусе.
— Знаешь, Маруся, раз уж ты ко мне приехала, я отдохну, а стенку потом доломаю. Давай я приготовлю тебе обед. Я сделаю тебе ежики, я делаю такие классные ежички, ты просто не поверишь. Вот тут у меня фарш, тут — рис, а тут — лук. Я сейчас слеплю эти ежички и мы с тобой поедим. Но только вот что, — лицо Светика приобрело задумчивое и слегка озабоченное выражение, — Я очень не люблю, чтобы смотрели, как я готовлю. Очень некрасиво — все руки облеплены фаршем, лицо у меня становится красное, в общем, иди-ка ты лучше в комнату и посмотри там все эти альбомы. А я тебя позову.
Маруся тем же путем по заваленному коридору пробралась в довольно просторную комнату, где стоял телевизор, полированный буфет и большой стол у окна, за который Маруся и уселась со всеми альбомами и стала их внимательно рассматривать, читая надписи, сделанные Светиком под каждой фотографией. У Светика вообще лицо было, как белый лист бумаги, что на нем нарисуешь, то и будет, он мог изображать и Марлен Дитрих, и Фюрера, и Сталина, и Римского Папу, и каждый раз получалось так хорошо, что не отличишь, недаром его все называли «Светик-семицветик», хотя образов было у него не семь, а гораздо больше. На одной из фотографий Светик был в русском узорном кафтане, красных сапогах и красивой расшитой бисером шапочке, с длинными льняными кудрями, настоящий Иван-Царевич, на другой он был уже в напудренном парике, камзоле, с кружевными манжетами и в синем плаще, на третьей — во фраке и цилиндре, еще на одной фотографии — в сильно декольтированном шелковом платье и светлом женском парике, и наконец, в образе Гитлера, правда, на этой фотографии Светик был еще совсем юный… Его еще в школе интересовала личность фюрера, и он уже тогда пришел к выводу, что они чем-то похожи. Он сделал себе стрижку, подстригся под Гитлера, зачесал длинную челку набок и немного назад, правда, усы у него еще не росли, но зато он подкрасил себе глаза так, что они стали еще круглее, чем обычно, хотя у Светика и так были достаточно круглые глаза, а теперь они стали просто как будто вытаращенные, светлые, с четко выделяющимся зрачком. Светик долго входил в образ, он все время представлял себя молодым Адольфом, которого ждут великие дела, в результате он перестал спать и чуть не свихнулся. Потом он сам сшил себе военный френч, переделал выходной костюм маминого мужа, на грудь он прикрепил небольшой круглый значок, а на рукав надел повязку со свастикой, и в таком виде сфотографировался, не в ателье, конечно, а попросил своего приятеля, чтобы тот его сфотографировал. Эту фотографию сейчас и держала в руках Маруся, под ней была подпись «В начале славных дел»…
Все это ей рассказал улыбающийся раскрасневшийся Светик, который через некоторое время появился в дверях с тарелкой в руках, на которой лежало несколько слепленных из риса шариков, густо посыпанных каким-то красным порошком и политых кетчупом.
А прославился он, когда его показали по телевизору в рекламе. Светик в пионерском галстуке и белой рубашке, с гладко зачесанными назад волосами и устремленным вдаль взглядом круглых голубых глаз, стоял перед мальчиками и девочками помладше, в таких же нарядах, как и у него, и тоже с пионерскими галстуками, и показывал им большую двухлитровую бутылку «Пепси-колы», точнее, разливал «Пепси» в маленькие пластиковые стаканчики, каждый из пионеров по очереди подходил к нему и выпивал стаканчик, потом вскидывал руку в пионерском салюте и уступал место другому, Светик был кем-то вроде пионервожатого, наставлявшего более юное поколение на путь истинный. Последний, самый маленький мальчик вдруг отказался пить «Пепси» и оттолкнул руку Светика, тогда Светик, повернувшись к камере лицом, залпом опрокинул стакан сам, после чего его лицо расплылось в радостной улыбке, и он тоже вскинул руку в пионерском салюте. В заключение, дружный отряд пионеров во главе со Светиком уходил вдаль навстречу огромному плакату с нарисованными на нем солнцем и большой бутылкой «Пепси», а маленький мальчик, отказавшийся пить «Пепси», бежал за ними вдогонку, подтягивая штанишки, в это время на экране появлялась надпись: «Новое поколение выбирает «Пепси»!» Первоначально предполагалось, что Светик будет исполнять роль пионервожатой, девушки со светлыми косичками и круглыми голубыми глазками, но в последний момент, когда ролик был уже почти отснят, начальство на телевидении этот вариант отклонило, так как это было еще в конце восьмидесятых.
