Железный борт баржи громко заскрежетал о причал. Капитан Крокус вздрогнул, оглянулся и чуть не вскрикнул: звенящий пёстрый ветер наполнил заплатанный парус со всеми его горошками, клеточками, мухоморами и цветочками. Парус развернул свои обвисшие складки и медленно, гордо расправил грудь. Платочки, косынки, холстинки стали парусом!
Баржа ещё раз толкнулась о причал, и вода заплескалась и забурлила у её борта. Капитан Крокус кинулся к штурвалу, повернул его, и тут все заметили, что баржа поплыла, отворачивая от берега! Поплыла!..
Солнце встало где-то далеко в открытом море, и от него по воде пролегла алая полоса солнечного света. И по этой вот полосе, медленно рассекая волны, двинулась старая баржа мимо города, прямо к открытому морю и солнцу.
Остался позади Шлаковый пустырь с полицейскими, бегавшими по берегу, с чёрными фургонами, готовыми к погрузке, с распахнутыми железными дверьми.
Громадный, тысячеэтажный, миллионнооконный город медленно уходил назад. Вода журчала у бортов, вокруг баржи стоял гомон чаек и детских весёлых голосов, а в городе как будто ничего не изменилось, только всем вдруг стало как-то неуютно и пусто. Точно над городом включили гигантский холодильник и всё там, начиная с человеческих сердец, стало застывать.
Глава 40. НОЧЬ НА ПОМОЙКЕ
это утро Малыш проснулся на чужом грязном дворе, у самой помойки, куда его завёл Персик. Тут они провели, спрятавшись между железными урнами, всю ночь, а поросёнок нашёл себе кое-что по вкусу и, несмотря на подавленное состояние духа, немного закусил.
Грязные, голодные и невыспавшиеся, они проснулись на рассвете от воя полицейских машин, мчавшихся по городу, и от едкого запаха дыма гигантского костра на площади.
Малыш попробовал было уговорить Персика вернуться домой, но не тут-то было! Персик решительно натянул свой поводок, точно полицейская собака, взявшая след, и Малыш, протирая кулаком слезящиеся, красные от дыма глаза, едва поспевал бегом за Персиком.
На углу Малыш остановился, тяжело переводя дух, глянул на стену дома и обомлел — вся стена была заклеена афишами, с которых прямо на него глядела увеличенная фотография Персика в профиль и анфас. Под фотографией крупными буквами было написано:
Персик тоже внимательно рассмотрел афишу, самодовольно фыркнул и разочарованно прихрюкнул: ему, конечно, льстило, что его портреты вывешивают на улицах, но он считал, что в жизни он выглядит интереснее, и, кроме того, на фотографии уместились только голова и плечи, а он считал себя очень стройным, красиво сложённым поросёнком!
По переулкам они стали пробираться дальше, то и дело окунаясь в клубы дыма, которые ползли по всему городу. Неожиданно Персик с силой рванул поводок и помчался вперёд. Задыхаясь и спотыкаясь, они влетели в какой-то двор. Персик в страшном волнении, пыхтя и сопя, стал обнюхивать следы у двери.
Малыш огляделся — они были во дворе цирка.
Персик нанюхал следы Коко, уходящие от цирковой двери, и растроганно расхрюкался самым нежным, умильным хрюком, но затем он обнаружил множество следов полицейских, которые вели Коко, и со злостью обхрюкал их самым оскорбительным образом.
А в это самое время несчастный Коко, которого с такой неистовой энергией разыскивал преданный Персик, лежал крепко привинченный к стальной ленте потрошильного конвейера, в самом центре Чучельномеханического комбината.
Лента медленно ползла, приближаясь к громадным круглым ножам, которые, быстро вращаясь, готовились начать первую операцию по превращению жизнерадостного клоуна в безжизненное механическое чучело.
Коко не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, только с большим трудом ему удалось чуть-чуть приподнять голову. Он глянул перед собой, увидел вертящиеся, острые, как бритвы, и громадные, как колёса грузовика, ножи и поскорей закрыл глаза, всем телом чувствуя, как лента конвейера подвигается всё ближе к ножам, и наконец почувствовал лёгкое дуновение воздуха от их вращения. И в эту минуту вдруг шум мотора затих — кто-то остановил конвейер. Коко прислушался:
— В чём дело? — лениво спросил старший мастер, именовавшийся Потрошило, у своего помощника Потрошонка. — Чего это ты остановил конвейер?
— Вот так история! — растерянно ответил Потрошонок. — Я слушаю городские известия. Ну и история!..
— Вечно ты слушаешь всякую брехню… то есть ценные сообщения Управления нашего дорогого Генерал-Кибернатора. Вынь ты, пожалуйста, из уха приёмник, не то однажды зазеваешься да сам и угодишь в потрошилку!.. Что ты там опять услышал?
— Странная история! Только что передали, что дети со всего города, всякие звери… и какие-то там сказки — все уходят вот сейчас, сию минуту, на какой-то барже!
— Новое дело! — почесал за ухом Потрошило. — Куда же это они уходят? Да разве в городе остались ещё дети? По-моему, все они давно уже получили Дипломы об Окончании Детства и стали Маленькими Взрослыми.
— Я тоже так думал… а они уходят… Ага, передают… Да, баржа плывёт к выходу в море… Они подняли такую штуку… как её называют… Ага, парус… И толпы народа сбегаются на набережную и смотрят, как уходит эта баржа. Вот так история!
Они обернулись, услышав радостный, ликующий возглас, а таких возгласов ещё ни разу никто не слышал в потрошильном цехе.
Привинченный к конвейерной ленте, клоун со счастливой улыбкой восклицал слабым голосом:
— Они уходят! Уходят! Можете меня теперь сто раз распотрошить, я умру счастливейшим человеком: они уходят! Счастливого пути, Капитан! Мои сказки тоже уплывают в памятливых головёнках! Ура, Мухолапкин! Ура вам всем! Малышу, и Ломтику, и всем, всем, всем! Счастливого пути!
— Сошёл с ума, — мрачно сказал мастер Потрошило. — Это бывает. Ведь его ещё никогда не потрошили! Включай конвейер!
Конвейер снова загремел и двинулся вперёд, и Коко, продолжая улыбаться до ушей, зажмурился изо всех сил… Когда он открыл глаза, он понял, что конвейер опять остановился, услышал спорящие грубые голоса и почувствовал, что его отвинчивают от ленты.
Командир Особой команды орал на трясущихся от страха Потрошилу и Потрошонка:
— Лентяи! Лодыри! Мне приказано сию минуту доставить его на заседание Тайного совета! А в каком он виде? В самом безобразном! Он же совершенно не готов! Разве это чучело? Как я его в таком виде повезу?
— Мы его сейчас быстренько!.. Мы его мигом сработаем! — заискивающе уверял Потрошило, хватаясь уже за рукоятку пуска конвейера.
