здоровы…»
Что такое «зеленые овощи», Хаим тоже хорошо понял: зеленорубашечники и их болградские главари — отец и сын Попа, которые были повинны в смерти многих людей, в том числе и его, Хаима, матери…
Заканчивалось письмо сердечными пожеланиями сыну и его жене крепкого здоровья и прочного благополучия, а в приписке отец напоминал Хаиму, что если ему удастся хорошенько устроиться и начать прилично зарабатывать, то пусть он позаботится о присылке обещанного «вызова»…
На душе было муторно. Еще больше взгрустнул Хаим, когда перечитал коротенькое письмецо сестренки. Она писала: «Твой тяжело больной соученик по лицею все еще не вернулся из санатория. Разные слухи ходят по поводу его болезни. Сколько он пролежит там, пока неизвестно…»
Хаим не сомневался, что речь идет об Илюшке Томове. И «санаторий» — это, конечно, тюрьма. Значит, его друг остался верен себе. «Да, в наше время, — подумал Хаим, — в фашистских застенках сидят не за воровство, а за революционную подпольную работу. А теперь Илюшка, видно, сидит в тюрьме как участник борьбы за справедливость. Не иначе!..» Тогда, в Констанце он уговаривал его, Хаима, не ехать в Палестину, обещал подыскать в Бухаресте подходящую работенку. «Не жирно будет, но на кусок хлеба заработаешь…» — говорил он, ссылаясь при этом на своего друга, какого-то механика, по фамилии, кажется, Илиеску… Да, да! Илья по-румынски Илие, а механик — Илиеску… Он должен был вот-вот подойти, и Илюшка настаивал, чтобы Хаим дождался его, познакомился. «На этого человека во всем можно положиться!» — сказал тогда Томов.
Теперь Хаим сожалел, что не мог дождаться того механика, познакомиться с ним. Из рассказа Ильи Хаим понял, что Илиеску не просто хороший товарищ его школьного друга, а учитель и наставник, что их связывает нечто большее, чем совместная работа в гараже…
Хаим подумал, что если бы послушался в то время Илюшку Томова и остался в Бухаресте, то наверняка пошел бы с ним одной дорогой… В сердце вместе с тревогой все чаще и чаще закрадывалось сомнение, правильно ли он, Хаим, поступил тогда в Констанце, решившись покинуть родные края. Но иного выхода у него не было. Позади была каторжная «акшара», на руках мозоли и в кармане виза английского консула на право въезда в подмандатную территорию, а также шифс-карта, которая нелегко досталась… А потом, откажись он от поездки в Палестину, отцу и сестренке пришлось бы без оглядки бежать из Болграда! Еврейская община заклевала бы их насмерть! Не говоря уже о нем, Хаиме…
Задумавшись, он не сразу заметил, как из пакгауза в сопровождении Кноха вышел Симон Соломонзон. Хаим вскочил и, словно солдат при встрече с офицером, быстро поправил рубашку, воротничок, хотел было пойти навстречу, но не решился, стал ждать, оставаясь на месте. К счастью, Кнох свернул на трап, а Симон, увидев Хаима, подошел к нему и, не здороваясь, покровительственно спросил:
— Ну как? Привыкаешь?
Хаим поклонился и покраснел. Там, в Констанце, после прохождения «акшары», он считал Симона равным себе, а здесь — он сознавал это отчетливо — положение изменилось: перед ним стоял хозяин, от настроения и воли которого зависела его судьба. И Хаим почтительно ответил:
— Да, хавэр Симон Соломонзон. Понемногу привыкаю… Спасибо.
— Почему «понемногу»? — нарочито сердито спросил Соломонзон и тут же, похлопав Хаима по плечу, бросил: — Надо помногу! Тогда будет толк, Волдитер. А главное, — Симон огляделся по сторонам и вскинул указательный палец, — чтобы все было к месту и вовремя! Как говорится, кашер!
Хаим кивнул.
— Отлично, Волдитер! — удовлетворенно воскликнул Симон. — Кстати! Ионас сообщил тебе о прибавке к жалованью?
— Да, хавэр Симон, спасибо!
— Я не помню, сколько, но, кажется, теперь будешь прилично зарабатывать. И впредь все будет зависеть от тебя…
— Спасибо…
— Ничего, ничего… Я знаю тебя и доверяю…. А сейчас это главное! Конечно, и работать надо, ни с чем не считаясь. И чтобы ни гугу, комар носа не подточил! Прислушивайся к хавэру Кноху. Поучиться у него есть чему… Ого!
Хаим смотрел на Симона покрасневшими от бессонной цочи глазами и думал: что бы сказал о «паровозе» этот холеный Соломонзон, если бы его папочка и дядюшка не владели миллионами и ему самому пришлось бы поработать у этого «хавэра Кноха»? Какое бы тогда прозвище получил «ашкенази» Соломонзон?
Соломонзон по-хозяйски посматривал на ярусы тюков прессованного сена с мертвецки спавшими на них грузчиками, направляясь к автомашине, сказал:
— Дела, Волдитер, предстоят поистине грандиозные! На нашу долю выпала миссия силой оружия доказать, что мы единый народ, единая нация с единым государством — Исраэль! Запомни это наше священное кредо! Еще запомни, что ты холуц «иргун цваи леуми» и обязан знать это, как основные четыре пасхальные заповеди!
Вскоре машина с владельцем экспортно-импортного бюро умчалась, оставив позади себя облако пыли и вонючего дыма. Постепенно пыль осела, дым развеялся, а Хаим продолжал стоять в раздумье, мысленно повторяя только что сказанные Симоном Соломонаоном слова: «Единый народ, единая нация с единым государством — Исраэль!» Где-то Хаим уже слышал это или что-то подобное. Но где и от кого? «Единый… единая… единое… Исраэль!» Да, он явно слышал это не впервые! Чтобы освежить уставшую от бессонной ночи голову, Хаим побежал в туалет умыться. Но и это не помогло. Снова и снова он мысленна твердил: «Единый народ, единая нация с единым государством — Исраэль!»
Хаим не выдержал, зло чертыхнулся и сплюнул:
— Вот зараза!
Из кабины вышел грузчик. Кроме Хаима, в туалете никого не было… Грузчик понимающе посмотрел на него и сказал:
— Это правда. Зараза здесь и зловоние страшные!
И грузчик тоже смачно сплюнул.
Глава двадцать третья
В Интеллидженс сервис трагедию в военно-морской базе Скапа-Флоу связывали с исчезновением из Керкуолла мало кому известного белобрысого, очкастого и на вид тщедушного часовщика-ювелира Альфреда Вахринга. На протяжении более десяти лет этот агент, как казалось руководящим деятелям «ювелирной фирмы», приносил «неоценимые услуги короне его величества». На деле же все оказалось наоборот…
В высших сферах «фирмы» и стоящих над нею ведомствах возникло замешательство. Мнения о причинах, толкнувших главу абвера нанести Британии столь ощутимый материальный и моральный ущерб, разделились. Одни деятели утверждали, что после заключения договора о ненападении между Германием и Россией возникла новая ситуация, которую Канарис решил использовать, чтобы окончательно порвать с «фирмой». А на случай, если последуют шаги к разоблачению его связей с «фирмой», он постарался солидно приумножить свои заслуги перед рейхом и этим доказать свою безграничную преданность нацистским властителям. Другие полагали, что Канарис решился на этот крайне рискованный для него лично выпад против Британии только потому, что в противном случае он мог потерять расположение и доверие к себе фюрера и вместе с этим лишиться поста начальника абвера.
В конечном счете было решено воздержаться от поспешных выводов, касающихся деятельности начальника германского абвера, занять выжидательную позицию…
Но так или иначе, катастрофа в Скапа-Флоу вынудила англичан принять крутые меры против числившихся в Великобритании двадцати тысяч организованных национал-социалистов из которых четыре тысячи триста человек принадлежали к высшим слоям общества — к аристократической знати, крупным финансистам, промышленникам и коммерсантам. Большая часть этих людей входила в различные
