Это был Лика. Он подробно рассказал о том, как руководитель подпольщиков сообщил ему пароль для встречи с Томовым и получения от него литературы, как в намеченное время, поздно вечером, он пришел в установленное место и, обменявшись паролями, воспользовался темнотой и неожиданно накинул Томову на руку кольцо от наручников, а тот в ответ нанес ему сильный удар в пах.
— Я упал тогда, — оправдывался перед комиссарами сигуранцы Лика, — и не успел накинуть второе кольцо себе на руку. Вот он и сбежал, не то бы остался как миленький рядом со мной…
Илья слушал с таким видом, будто рассказ действительно очень интересный, но к нему не имеет никакого отношения. Он понимал, что от его поведения на очной ставке с провокатором зависит исход следствия, и старался не выдать себя ни жестом, ни мимикой, ни вздохом. «Надо держаться. Играть до конца!» — твердил про себя Илья.
И он играл, хотя голова разламывалась от боли, гнев подкатывал к глотке. «Наши тоже хороши. Кого привлекли к подпольной работе!»
— Не могу понять, зачем этот человек пытается навязать мне то, чего со мной не было, — удивленно сказал Томов, когда Лика наконец закончил свой рассказ. — Возможно, все, о чем он говорил, произошло с кем-либо другим. И вообще, нормальный ли он?.. — кивнув на предателя, добавил Илья. — Плетет какую-то чушь о каком-то кольце… Что это за кольцо? И при чем тут я?
— Слушай, Томоф! — прервал его комиссар. — Говорю тебе по-доброму: кончай валять дурака! Не то возьмусь за тебя по-настоящему… Смотри! Каторги тогда не миновать, а то и кое-чего похуже!.. Давай-ка лучше признавайся — и будешь работать вместе с этим парнем. Он тоже, когда попался, отпирался, но вовремя поумнел… Мы ему все простили и неплохо вознаградили. Видишь, как он одет! И деньжата всегда у него в кармане позванивают, и вообще… Так что забудем прошлое и начнем дружить. Идет?
Томов закатил глаза, как бы не в силах больше повторять одно и то же, но все же сказал:
— Понятия не имею, о чем говорил ваш агент и чего вы от меня добиваетесь. Все это какое-то недоразумение…
Воцарилось молчание. Все трое смотрели на сникшего и оборванного арестованного, и каждый думал, что еще сказать, чтобы уличить его, заставить признаться. Первым нашелся Стырча.
— А если мы приведем сюда твоего механика Илиеску и он подтвердит, чем ты занимался, тогда что запоешь?
У Томова тревожно забилось сердце, в какое-то мгновение пронеслось в голове: «А вдруг и товарищ Захария попался? Тогда что? Но он не может выдать. Нет. Это ловушка! Провокация!» И, тут же овладев собой, Томов ответил:
— Пожалуйста. Приведите и его! Вы все время пугаете меня механиком, а кто он мне? Ни сват, как говорится, ни брат… Знаю его только по гаражу. Если он чего-то там натворил, отвечать за него не собираюсь. Могу лишь сказать, что в гараже господина механика Илиеску все считали честным человеком, даже господин инженер-шеф! Спросите кого угодно, и вам подтвердят это.
Лика чувствовал, что очная ставка не оправдала надежды, которую возлагали на нее его хозяева, и поспешил исправить положение:
— Значит, говоришь, не узнаешь меня, Томов?
— О-о, и фамилию мою уже знает! — иронически заметил Илья, — Давно ли?
— А ты не цепляйся за фамилию, — горячился Лика. — Я тут ее услыхал, сейчас, а вот кличку твою пораньше узнал. Ты — Костика! Правильно? А я был Лика. Это ты тоже хорошо знаешь, не прикидывайся…
Томов сокрушенно покачал головой.
— Сегодня рождество, и ваш агент, видать, хорошо хлебнул! «Крещение» мне уже устроил… Костикой каким-то назвал. Но это очень глупо. Если есть на свете какой-то Костика, так его и ищите. Не за то же вы этому парню платите, чтобы он с похмелья морочил людям голову… А мне из-за этого приходится страдать… За что?
Ответ Томова обескуражил Лику. Он не блистал сообразительностью. Единственное, на что он был способен, так это выложить напрямик все свои «козыри». И, горячась все больше, он привел еще одну — казавшуюся ему неопровержимой — улику:
— Да не цепляйся ты за соломинку! Я узнаю тебя даже по голосу!
Томов не растерялся. Он и эти слова обернул против предателя.
— По голосу, говоришь, узнаешь? — неторопливо спросил он.
— Да, по голосу! Меня слух никогда не подводил!
— Ну вот, господа начальники… — обратился Томов к полицейским. — Ваш агент совсем уж заговорился! Его, говорит, слух никогда не подводил. Но вы прекрасно знаете: когда меня привели сюда, голос у меня был совсем не такой. После всего, что вы проделали со мной, я не говорю, а хриплю!.. Зубы-то здесь мне выбили… Я сам теперь удивляюсь своему голосу, а он, видите ли, сразу узнал!.. Ловкач какой нашелся…
Агент уловил укоризненный взгляд подкомиссара Стырчи, и прыщи иа его лице побагровели. Сдвинув жиденькие брови, он поторопился оправдаться:
— Пусть говорит что хочет! Все равно — он это! Честное слово, господин шеф! Я не ошибаюсь…
Томов брезгливо отвернулся. Он не хотел скрывать, что даже здесь, в сигуранце, избитый и истерзанный, полон презрения к предателю.
Лике велели выйти. Следом за ним вышел долговязый комиссар. Оставшись наедине с арестованным, Стырча принялся было обычными для него методами настаивать, чтобы Томов сознался, кто помог ему снять с руки кольцо от наручников-кандалов и куда их дели, но, ничего не добившись, вдруг, без всякой связи с предыдущим, визгливо закричал:
— Думаешь, мы не знаем, чем ты занимался еще в лицее? Где тот грязный жид, с которым ты дружил? Где он, я спрашиваю?! Как его фамилия? Говори, бестия!
Томов сразу догадался, о ком идет речь, но притворился, будто понятия не имеет, и промолчал.
Стырча кинулся к столу и начал перелистывать какие-то бумаги:
— Волдитер! Хаим… Христа, господа бога, веру, душу… Говори!
Томов молчал. В памяти всплыл зеленый городок Болград — его тихие и пыльные улочки, залитые солнцем сады, каменное здание мужского лицея, где учился Илья Томов и его друзья. Впрочем, далеко не все были верными товарищами. Среди настоящих друзей был Хаим Волдитер. Добрый, остроумный, верный Хаим. Это он, копаясь как-то у себя на чердаке, обнаружил спрятанные кем-то связки книг и газет, листовок и прокламаций, которые оказались нелегальной большевистской литературой, чудом сохранившейся еще со времен революции в Бессарабии.
Тогда Хаим стал приносить в класс то листовку, то прокламацию, то газету. Лицеисты читали их взахлеб, горячо обсуждали. Наиболее активными были его одноклассники Илья Томов и Вальтер Адами. Но однажды ночью жандармы оцепили базарный квартал, а перед домом Волдитера установили пулемет. Агенты сигуранцы ворвались в дом, учинили обыск. Хаима увели с собой и посадили в «погреб» полиции.
По городу распространились самые невероятные слухи. В лицее появились полицейские комиссары, по коридорам шныряли сыщики сигуранцы.
Через некоторое время Хаима Волдитера выпустили. Остриженный наголо, бледный, худой, точно после тяжелой болезни, он был встречен друзьями, как герой. Несмотря на жестокие истязания, он никого не выдал сигуранце, а вот имя доносчика стало ему известно. Это был один из лицеистов, сын местного богача, владевшего мельницами, маслобойнями и пекарнями. Имя предателя стало притчей во языцех среди лицеистов. На стенах появились надписи, клеймившие иуду. Сторожа стирали мел, но появлялись надписи, сделанные краской, дегтем, смолой. В конце концов директор лицея был вынужден просить родителей доносчика перевести сына в лицей другого города. Богачу все было под силу, а вот перед Хаимом Волдитером двери всех лицеев страны закрылись навсегда. Он стал работать в керосиновой лавке своего дядюшки. Да, много прошло времени с тех пор… Ушло детство, жизнь обернулась для них суровой стороной. И для Хаима Волдитера, и для Ильи Томова…
— Молчишь, бестия гуманная?! — кричал подкомиссар Стырча, тряся арестованного за разодранный ворот рубашки. — Я спрашиваю, где тот шпион?!
— Откуда я знаю? — ответил наконец-то Томов, словно только сейчас вспомнил, о ком говорит
