Счастливых бандитов не бывает

давали однотипные показания: услышали выстрелы, кто-то пробежал через кухню, лица и примет не запомнили…

Лис приехал очень быстро, зашел в зал, внимательно осмотрел труп несостоявшегося «законника»… Теперь сходка вряд ли состоится. И криминальная обстановка в Тиходонске значительно оздоровится. И все же ему было неприятно. Поэтому он вел себя не так, как обычно. Дубровский и Водолаз в горячке назвали Боцмана, больше никто их показаний не подтвердил. Раненые пойдут на поправку и тоже откажутся от своих слов. Лис знал, где может отлеживаться сын Валета: у недавней знакомой в Придонске или у кореша по зоне в Степнянске. Но вместо того, чтобы взять след, он дал дежурные указания и уехал домой.

Бандиты обыскивали набережную и шерстили город. Как ни странно, речпортовские особого рвения в этом деле не проявляли. Под утро поиски были прекращены. Боцман, сын Валета и убийца Гарика Речпортовского, пропал, как в воду канул…

* * *

При жизни Гарик Речпортовский любил быструю езду и большие роскошные авто — «линкольн- навигатор» с пятилитровым двигателем, к примеру. Все собирался купить «хаммер» или что-то в этом роде. После смерти все изменилось, и явно не в лучшую сторону. Из «Адмиральского причала» Гарик отправился в областную больницу на обшарпанной бело-красной «газельке», применительно к которой словосочетание «скорая помощь» казалось неумной насмешкой. «Газелька» тянулась еле-еле, поскольку в срочной операции пациент не нуждался, но все равно ее так трясло и колотило, что упакованный в черный пластиковый мешок Гарик едва не вывалился из своих носилок. Позор, одним словом.

В больнице он «пересел» на простую каталку из нержавейки и отправился по длинному подземному коридору в морг — в руки патологоанатома, а затем визажиста из похоронного бюро. Последний так ничего и не смог поделать с его раскуроченной выстрелом в упор головой. В конце концов Гарика оставили как есть, облачили в коричневый костюм, повязали галстук с огромным, по моде, узлом и погрузили в дубовый гроб (можно сказать — обычный дубовый гроб, поскольку в ассортименте были гробы и покруче. Валета, например, хоронили в ореховом с полировкой и микролифтом). После чего наглухо закрыли крышку, а сверху поставили фото в рамочке, сделанное прошлым летом на Адриатике, где Гарик жизнерадостно улыбался на фоне парусов и бескрайнего синего моря и казался вполне адекватным и даже симпатичным человеком, поднять руку на которого осмелится разве что отъявленный злодей… Правда, над фотографией предварительно поработал специалист по «Фотошопу», который убрал из кадра похмельные мешки под глазами и двух голых хорватских проституток.

Гроб с телом поставили в маленькой церквушке на кладбище, прямо в центре зала, огородили четырьмя свечами. Расставили стулья, на столик в углу выставили несколько бутылок с минералкой — на случай, если кому-то станет плохо.

Плохо никому не стало. Вообще всем было как-то по барабану. Из родственников явился лишь какой- то двоюродный брат в старой кроличьей шапке, который поинтересовался, где и во сколько поминки, а потом исчез. Может, это был и не брат…

Московские гости приняли сообщение о происшедшем с пониманием: дело житейское, бывает — завалят пацана в самый неподходящий момент. Быстро собрались и вернулись к родным пенатам.

У речпортовских своих забот хватало, потому что вернулись изгнанные в свое время Мокей, Степашка, Самоха, братья Корниловы, даже Лучина объявился, который, оказывается, ни в какую Казань не уезжал, а отлеживался в Придонске, у любовницы. Кащей пободрел, поднял голову, стал качать права, и Корней приехал, и Сармат. Естественно, «старая гвардия» начала бодаться за место под солнцем с «новой». Главный представитель «новых» — Дубровский лежал в реанимации с простреленным животом, Водолаз охромел на одну ногу, лицензированные охранники в костюмах оказались не при делах и вернулись в свои агентства, спешно набранная молодежь ни на что особо не претендовала и готова была ходить под кем угодно. В общем, исход борьбы был как бы для всех ясен. Но движуха тем не менее продолжалась, она требовала времени, напряга и личного присутствия каждого, так что Гариком заниматься было некому и некогда.

Похоронами распоряжался Каскет — пожалуй, единственный, кто проявил к покойному хоть каплю сочувствия. Да и то лишь потому, что в тот роковой день в «Адмиральском причале» он был на правах хозяина, а Гарик — приглашенным, вроде как гостем, со всеми вытекающими последствиями…

Босой тоже чувствовал за собой косяк, ведь Боцман был его личным телохранителем. Но поскольку предъяву ему никто не сделал, то и он особо не заморачивался: отстегнул умеренную сумму на не очень дорогой гроб и оплатил поминки в ресторане. Ресторан, кстати, тоже так себе, второй наценочной категории.

Кто там еще? Итальянец, Антон, Гуссейн, Костя Ким, Карпет…

Все они присутствовали на похоронах Гарика, как и положено руководителям такого ранга, окруженные многочисленной челядью. Приехали в полдень, к отпеванию. Никто не опоздал, никто не проигнорировал. Однако никто особенно не горевал, венков мало, цветов тоже. Блатных российского масштаба не было, вообще из других городов, не говоря о дальних регионах, никто не приехал.

Вокруг гроба оставалось свободное пространство, словно под закрытой крышкой притаилась бомба. Или бациллы чумы. И вид у тиходонских авторитетов был какой-то смятенный… За исключением одного Карпета, который держался в стороне от всех, смотрел орлом и был похож на человека, решившего наконец какую-то трудную жизненную задачу, не дававшую ему покоя.

Слух пронесся по общине, слух нехороший… Якобы Боцман был в полном своем праве, когда Гарика валил, на том якобы и вправду кровь Валета, а заодно и Питона, которого он, гнус такой, подставил и ствол ему подкинул…

— Как зовут-то новопреставленного? — неожиданно осведомился батюшка, готовый начать чин отпевания.

— Как, как… Гариком звать! — сказал Костя Ким.

Батюшка покачал головой.

— Гарик — это не православное имя. Это прозвище, кличка. Как его при крещении нарекли?

Авторитеты озадаченно переглянулись между собой. Гарик для них всегда был Гариком, кто ж он еще?

— Да какая тебе разница, дорогой! — сказал Гуссейн, воздевая ладони к небу. — Прочитай, что тебе положено, и иди с миром! Тебе хорошо, и нам всем хорошо, что еще надо?

Каскет, к счастью, вспомнил, что у него есть копия паспорта Гарика — с этой копией он оформлял договор с похоронным бюро. Он заглянул туда и сказал:

— Евгением его зовут…

Итальянец не выдержал, фыркнул:

— Евгений Речпортовский!

Антон вполголоса велел ему заткнуться.

Отпевание началось. Батюшка вручил каждому по зажженной свечке и начал читать заупокойную молитву.

Костя Ким не слушал, глядел на пламя свечи и думал о своем. Спустя какое-то время расплавленный воск капнул ему на ладонь, Костя вздрогнул.

— …Устне мои молчат и язык не глаголет, но сердце вещает: огнь бо сокрушения сие снедая внутрь возгорается…

Вчера его вызвал к себе Коренев — по поводу Гарика якобы, но с этим хитрым ментом никогда точно не знаешь, что ему от тебя надо.

— Вам что-нибудь известно об обстоятельствах и причинах убийства гражданина Гаркушина? — спросил он.

— Откуда? Меня там и близко не было, — ответил на это Костя Ким.

— А говорят, что стрелял Боцман, сын Валета…

— Мало ли кто что говорит? Я порожняки на уши не мотаю, — ответил Костя.

— Это правильно. Так и держи! — одобрил Лис.

На этом разговор и закончился. Странный разговор, мутный.

— …Нощь смертная мя настигла неготова, мрачна же и безлунна, отпуская неприготовлена к долгому оному пути страшному…