Леонардо уселся на стул, но потом вскочил и забегал по комнате. Он бросал на Михаила взгляды, то полные удивления, то негодующие, то пытливые. Выражение его карих глаз менялось ежесекундно.
– Не может быть! – вдруг воскликнул он. – Никто не видел моих эскизов, я никому их не показывал и никому пока не говорил. Как вы могли узнать?
Михаил взял уголек из руки Леонардо и нарисовал колесо.
– Это что?
– Колесо.
– А это? – Михаил нарисовал дом.
– Дом.
– Ты ведь не знал мою задумку, но сразу угадал – вот и я так же. Я же механик! Любая техническая вещь мне понятна.
Леонардо вроде бы успокоился, но все-таки с сомнением спросил:
– Колесо и дом можно увидеть везде, догадаться нетрудно. Но я набросал эскизы тех приспособлений, которых никто не видел.
– Глядя на твои эскизы, я догадался. Это ведь не так сложно, ты убедился сам.
Леонардо воспрял духом, схватил уголек и набросал эскиз танка. Это не был танк в привычном смысле слова, скорее – движущаяся повозка, прикрытая сверху листами железа с бойницами для стрельбы из лука. Находящиеся внутри воины передвигали ее сами. Фактически – небольшая передвижная крепость.
Михаил задумку понял, но раскритиковал:
– Стоит колесу попасть в яму, как все остановится.
– Воины, находящиеся внутри, могут приподнять ее и перенести.
– Но тогда и чужие воины, враги, могут приподнять ее и перевернуть, а затем перебить защитников. Или поджечь снизу факелами или греческим огнем.
– Это правда, – согласился Леонардо и набросал еще один эскиз.
Михаил присмотрелся. На бумаге был изображен большого размера винт, скорее – шнек.
– Орнитоптер?
– Точно! Но этого не может быть! Я давно наблюдаю за птицами, за их свободным полетом. Человек лишен крыльев, но если ему их дать, он тоже сможет летать. Это так прекрасно!
Михаил молча начал складывать из листка бумаги самолетик. Обычный бумажный самолетик, который в детстве делал каждый мальчишка. Леонардо внимательно следил за его руками, не понимая, что тот делает.
Когда самолетик был готов, Михаил покрутил им перед лицом Леонардо, отошел в угол и запустил. Самолетик описал полукруг, взмыл к потолку и мягко приземлился.
– Можно мне? – Леонардо был возбужден.
– Валяй!
Итальянец схватил бумажный самолетик и неловко кинул. Самолетик пролетел от окна до двери. Леонардо поднял его и стал разглядывать.
– Если сделать эту штуку большой, она сможет нести человека?
– При определенных условиях сможет.
– При каких? – глаза Леонардо горели азартом.
– Как ты понял, бумажный самолетик держат в воздухе вот эти крылья. Они опираются на воздух, и чем больше скорость, тем лучше опора, – попытался примитивно ответить Михаил. – А условия такие: можно столкнуть самолетик с возвышенности, и он будет парить. А можно заставить его взлететь с земли, разогнав натянутым жгутом из скрученных воловьих жил – такие применяются в катапультах для метания камней.
– Я понял главное – принцип! Как я вам благодарен! Наверное, страна, имеющая таких механиков, как вы, богата и процветающа!
– Не все так просто, Леонардо! Мало изобрести и даже сделать и испытать свой аппарат. Надо, чтобы он оказался нужен, необходим в данный момент. Опередишь время, и никто не обратит на него внимания, опоздаешь – тебя опередят другие. Изобретения получают дорогу в жизнь, когда они жизненно необходимы, когда пришло их время.
– Как правильно вы сказали! Вы не только механик, вы философ!
– Ты забыл – я еще и купец, мне скоро надо быть в Венеции и с товаром вернуться домой.
– Проклятье! Я только нашел человека, близкого мне по духу, ниспосланного мне самим Богом – и нам предстоит расстаться! Это невыносимо!
– Увы, Леонардо! Вся жизнь состоит из находок и потерь!
В дверь постучали.
– Войдите! – отозвался Михаил.
Вошел слуга.
– Можно ли мне забрать пустую посуду? Время уже позднее.
Михаил и Леонардо дружно повернули головы к окну. Солнце краешком диска уже коснулось горы на западе, да и в комнате было не так светло. За разговорами они не заметили, как пролетел день.
– Да, конечно.
– Так кувшин наполовину полон.
– Разлей по кружкам, мы допьем.
Слуга, прихватив почти нетронутую закуску и пустой кувшин, вышел.
– Предлагаю тост за наше приятное знакомство, – поднял кружку Леонардо. – Я заинтригован вашими знаниями.
– С удовольствием!
Чокнувшись кружками, они выпили.
– Микаэле, мне неудобно: я отнял у вас целый день и оставил голодным.
– Не беспокойся, мне приятно было с тобой общаться. Приходи завтра, если пожелаешь.
– Завтра не могу – надо показаться в церкви. Мой учитель Верроккьо и так уже злится, говорит, что я лентяй и пропадаю неизвестно где. Но я впервые встречаюсь с механиком, и мне интересно. А можно мне забрать с собой эту бумажную птицу?
– Конечно, бумага же твоя.
Леонардо, извиняясь за столь поздний уход, собрал листы бумаги и сложил их в папку. Бережно прижав к груди бумажный самолетик, он вышел.
Хм, как странно устроена жизнь. В душе Михаил преклонялся перед гением этого парня. С ним будут водить дружбу монархи, его картины будут выставляться в музеях, к его фрескам будут водить туристов, и имя Леонардо не будет покрыто забвением и пылью веков. А он пьет с ним вино, ест сыр и виноград, запросто беседует и даже удивил сегодня бумажным самолетиком. Неизвестно, кем считает Леонардо Михаила – механиком, предсказателем, чудаковатым чужеземцем, но им взаимно интересно друг с другом. Хотя какие-то подозрения у Леонардо есть, только неясно, в чем они заключаются. Может быть, он видит в нем чужеземного шпиона?
Михаил выспался, утром хорошо поел и отправился бродить по городу. В конце концов, надо осмотреть архитектуру, мосты. Как это ни прискорбно, но скоро, всего через несколько дней, ему придется уезжать.
На площади собрался народ. Слышались восторженные крики, аплодисменты, играла флейта.
Михаил протиснулся вперед.
Выступали бродячие артисты. Ходил по натянутому канату канатоходец, выступала изящная и гибкая танцовщица. Потом заиграла шарманка, и обезьянка, сидя на плече у шарманщика, стала вынимать для желающих из ящика записки с предсказаниями. Потом запела девушка. Голос у нее был звонкий, чистый и сильный.
Итальянские песни всегда нравились Михаилу: напевные, мелодичные – не то что у немцев; под их песни только маршировать. И язык немецкий грубый, на нем только команды солдатам отдавать.
Михаил и сам не заметил, как вместе со всеми стал подпевать припев. Сидящий рядом с ним синьор в богатых одеждах – бархатной малиновой курточке, таком же берете с золотой брошью на нем и темно- зеленых штанах – тоже подпевал. Но когда песня закончилась и вышел фокусник, он недовольно сморщил
