— Совместимое. Но мне надо сегодня вернуться в Мадрид.
Дедушка еле слышно вздохнул:
— Надо так надо. Еще не так поздно. Только с бабушкой попрощайся.
Я поднялась наверх. Бабушка Химена лежала в постели и читала библию. Посмотрев на меня поверх очков, заметила:
— Не стала тебе говорить при гостях, но ты сильно похудела. В твоем возрасте рано сидеть на диете. Ты же знаешь Розалию? У ее дочки…
Быстрого прощания не получилось. У испанцев не принято перебивать собеседника, особенно старшего по возрасту. Пришлось выслушать печальную историю о дочери Розалии, заболевшей анорексией, а заодно и старинный рецепт настойки для аппетита.
Когда я спустилась в гостиную, дедушка сидел в кресле у журнального столика. Заметив меня, он положил на столик распечатку рукописи Каетано и спустил на кончик носа очки.
— Уходишь? Такси уже подъехало. Я заказал. Успеешь к девятичасовой электричке.
Он выглядел грустным и расстроенным. Я приняла это на свой счет.
— Извини, так получилось. Я обязательно к вам приеду на все выходные, как вернусь из России.
— Когда ты улетаешь?
— Послезавтра, в субботу. В три часа дня. Заберете к себе на время попугайчика? Корм в тумбочке на кухне.
— Не переживай. Не в первый раз, прокормим как-нибудь твою птичку. В субботу и заеду. Заодно навещу кое-кого в Мадриде.
Дедушка проводил меня до калитки. Там мы обнялись и крепко расцеловались. Уже открыв калитку, дедушка неожиданно заметил:
— А ведь знаешь… Я эту историю, ну, про Каетано, уже раньше слышал.
Я застыла у ограды.
— Ты иди-иди, а то на десятичасовую электричку опоздаешь. Вернешься — обсудим эту тему.
Я, конечно же, не успела вовремя. Когда подъехала на такси к дому, у моего подъезда уже прогуливался Донато. Впрочем, он не стал меня ругать, лишь многозначительно хмыкнул. Тем более, что я сразу полезла целоваться. Я почему-то чувствовала себя виноватой. Донато умеет так посмотреть, что сразу хочется написать явку с повинной. Ему бы в инквизиции работать. Или дело во мне?
Мы посидели, выпили немного вина. Мы всегда встречаемся у меня. Донато до сих пор живет с родителями. Говорит, что ему так удобнее. Удобнее и удобнее. Ему виднее. Может и я бы жила с родителями, если бы они были живы. Кто знает? Я ведь их почти не помню. Лишь отрывистые фрагменты, засевшие в детской памяти. Помню мамину улыбку. А еще — как папа щекотал мне шею усами…
Мне не терпелось поделиться с Донато своими научными изысканиями, но он слушал вполуха, многозначительно поглядывая на мои коленки. Коленки у меня и вправду красивые, но почему мужчины такие тупые? Неужели трудно усвоить простую истину: когда общаешься с женщиной, ее надо слушать, а не разглядывать, словно товар в витрине?..
Потом мы пили чай и мне, наконец-то, удалось завладеть вниманием дорогого друга. Но при этом он все время зевал, хотя и прикрываясь ладошкой. Что меня, в конце концов, не столько разозлило, сколько раззадорило. Я, можно сказать, почти открытие совершила, а он… Внезапно мне пришла в голову неплохая мысль о том, как заинтриговать Донато.
— Понимаешь, когда я переводила рукопись, у меня в какой-то момент возникло ощущение, что это средневековая новелла. Разумеется, о литературном уровне говорить не приходится. Это ведь всего лишь монах, а не Умберто Эко. Понимаешь?
Донато вопросительно наклонил голову.
— То есть, хочу сказать, изложено так себе. Но сюжет…
— А что там с сюжетом? — друг слегка оживился. Поставил на стол чашку с недопитым чаем. — Я не очень внимательно слушал, извини. Устал малость. Каетано этот, Летиция, отец, сестра… Любовный треугольник, хотя и не без перчика. Может, я упустил чего?
Я попробовала пересказать снова, акцентируя внимание на самых важных, на мой взгляд, аспектах. Наблюдая за реакцией Донато, я пришла к прискорбному выводу о том, что до этого он меня, скорее всего, вовсе не слушал, а спал с открытыми глазами. Но своевременное упоминание Умберто Эко и кодового слова 'сюжет' преобразили Донато, буквально, вернув его к активной жизни.
Когда я повторно довела рассказ до конца, он даже расстроился.
— И все? А дальше? А с великим инквизитором монах встретился?
— Ну откуда же мне знать? Я ведь тебе не роман пересказываю, а записки монаха. Заметь — автобиографические. Считай — документальные.
— Сдается мне, что для документа там слишком много приврано.
— Ну, так на то ты и писатель, чтобы разобраться, где — правда, а где — ложь. Вот представь, что настоящему писателю попадает в руки подобный материал. Что он с ним сделает?
При упоминании о 'настоящем писателе' Донато надулся, как индюк, и сдвинул брови. Не давая ему возможности прицепиться к моей обидной оговорке, я шустро собрала со стола посуду и ушла на кухню.
Когда я вернулась назад минут через десять, помыв посуду, мой друг по прежнему сидел в кресле.
— Знаешь, София, — произнес он на удивление миролюбиво и даже заискивающе. — Я вот тут подумал. А ты, может, и права. В этой истории что-то есть, хм… Интригу можно закрутить. А кто еще про нее знает?
— Мартинес, естественно. Я ему два дня назад перевод отдала, — я загнула мизинец. — Винкеслас тоже в курсе. Ну, Лопез, заведующий архивом, я тебе про него говорила. И дедушка Бартолоум.
— Так… Бартолоум, предположим, отпадает. Он не опасен.
— В каком смысле? — насторожилась я. — Чем тебе мой дедушка мешает?
— Дедушка-то как раз не мешает, — снисходя к моей наивности, пояснил Донато. — Ему это ни к чему, сюжет красть или продавать. Профессор твой, предположим, тоже на это не пойдет. Хотя, кто его знает… Ты это, пока больше никому не рассказывай.
— Да мне вроде больше и некому.
— Вот и не рассказывай. Хороший сюжет в наши дни такая редкость. А текст у тебя есть?
— Нет, все в компьютере.
— Ты вот что, — Донато многозначительно поднял вверх указательный палец. — Сходи завтра в библиотеку и скопируй все на флэшку. И оригиналы с фотокопий тоже.
— Оригиналы-то тебе зачем?
— Затем. Пригодятся. Редактору покажу, чтобы знал, что это не фуфло, и не высосано из пальца. Есть у меня один редактор знакомый, вернее, знакомая, дальняя родственница по матери. Завтра с утра в газету смотаюсь, отчитаюсь по командировке, а потом в издательство заскочу переговорить. Куй железо пока горячо… Ну что?
Донато снова смотрел на мои ноги, еле прикрытые полой короткого халатика, но как-то неуверенно. Я демонстративно зевнула — сеанс обольщения в мои планы не входил. Только сейчас я почувствовала, что чертовски устала. Бабушка Софья говорила — устала, как бобик. Смешно. День, начинавшийся вяло и скучно, оказался в итоге весьма насыщенным.
— Ложимся спать? — завершил мысль Донато. — Ложимся. А то мне завтра рано вставать.
На следующий день я позволила себе поспать чуток подольше, уже чувствуя себя в отпуске. Когда ушел Донато, я даже не заметила. Не исключено, что я провалялась бы в постели до полудня, но меня разбудил звонок Анибала по мобильнику.
— Привет. Ты где, в библиотеке?
Я начала что-то мямлить, но профессор меня перебил.
— Прочитал я твой перевод. Надо переговорить. Ты ведь завтра уже улетаешь?.. Давай сегодня часа
