'милосердию' Анибала, ослабившего узел, я могла немного двигать руками и, главное, шевелить ладонями.
Я быстро встала на колени, нагнула голову к самому полу и ухватила пистолет правой рукой. Потом, оставаясь на корточках, развернулась к двери.
В таком положение пистолет располагался прямо у моего лба, на высоте полуметра от пола. Я могла немного шевелить ладонью и стволом, варьируя угол выстрела.
Анибал перестал стонать и сел на пол. Он находился от меня примерно в четырех шагах.
— Не дури, София. Давай разойдемся по-хорошему.
— Что значит 'по-хорошему'?
— Пойми, я не желал тебе зла.
— И именно поэтому собирался поджарить меня зажигалкой?
Я пыталась говорить твердо, но внутри у меня все тряслось. Еще минуту назад я видела глаза Анибала, готового стрелять в меня и Донато. У меня не оставалось сомнений — этот человек, которого я много лет считала учителем и другом, мог меня убить. А перед этим, возможно, мог пытать. А теперь он старается заговорить мне зубы.
— Ты не так меня поняла. Тебе грозит смертельная опасность. Я — твой друг.
— Заткнись, — сказала я, презрев этикет. — И не дергайся.
— Что ты собираешься делать?
— Не знаю. Но что-нибудь придумаю.
Я действительно не представляла, что делать. Позвонить я не могла. Встать и выйти на лестничную площадку, чтобы позвать соседей — тоже. Стоило мне начать подниматься, как Анибал набросился бы на меня и отобрал пистолет.
— Отпусти меня. Давай я уйду. Раз уж так получилось.
— Не вставай! — предупредила я. Если бы Анибал встал, то легко бы выбрался из зоны выстрела. Ведь мне было очень неудобно разворачивать пистолет вслед за двигающейся мишенью.
В это время у столика пошевелился и застонал Донато. Я и Анибал одновременно взглянули на него. Я — с надеждой, Анибал — с тревогой. Если бы Донато очухался, для Мартинеса все было бы кончено. И он это прекрасно понимал.
— Я встаю и ухожу. Не стреляй. Я просто уйду.
— Сиди на месте!
Я выкрикнула это с грозным выражением лица, но на самом деле душевные силы оставляли меня. Одно дело — расшифровывать манускрипты, другое — держать на прицеле своего научного руководителя. Я почувствовала, что вот-вот, и у меня начнется истерика.
В кармане у Мартинеса в очередной раз негромко забубнил телефон. Кто же это ему постоянно названивает? Профессор в нерешительности взглянул на меня. И тут Донато снова застонал, приоткрыл глаза и повел головой.
Анибал оперся рукой на пол.
— Не смей!
Но Мартинес уже принял решение. И страшно просчитался. Ведь я тоже приняла решение. А я — очень упрямый человек. Особенно, когда меня разозлят.
Я зажмурила глаза и нажала на курок. Я не слышала, вскрикнул ли Анибал (как раз в это время по телевизору опять запустили рекламу). Но услышала, как свалилось кулем на пол его массивное тело…
Донато пришел в себя и развязал мне руки. А потом я наложила ему повязку на разбитую голову. Попутно рассказала о сумасшедшем поведении Мартинеса.
Что касается Мартинеса, то он лежал неподвижно посреди комнаты. Пуля вошла ему прямо в солнечное сплетение (с умным видом констатировал Донато), и Анибал умер. Я не могу сказать, умер ли он сразу или жил еще какое-то время. И что бы было, если бы я тут же вызвала скорую помощь. Но я не могла этого сделать. Потому что у меня сразу началась истерика. А пока Донато отпаивал меня валерьянкой, все было кончено. Для профессора Мартинеса.
А потом мы сидели с Донато на кухне, глотали кофе и пытались разобраться в произошедшем. Но никаких толковых версий в голову не приходило. Кроме одной. Случилось что-то страшное и непонятное. И это непонятное грозило еще более страшными последствиями.
— Пора звонить в полицию, — сказала я обреченно. — Что бы там не происходило, нужно вызывать полицию. Ты найдешь мне адвоката?
— Подожди, — возразил Донато. — Дай еще подумать.
— А чего думать? Надо вызывать полицию и рассказывать все, как есть. Они разберутся.
— В чем? Ты полагаешь, они поверят в то, что уважаемый профессор пришел домой к своей ученице, чтобы, угрожая пистолетом, забрать у нее флэшку с копиями непонятных рукописей? Скорее в полиции решат, что случилась банальная разборка внутри любовного треугольника.
— Это как?
— Да так. Два любовника, одна на двоих любовница, один любовник застукал другого. В результате мордобой и пиф-паф. Можно, кстати, сослаться на состояние аффекта. Тогда дадут не так много.
— Это сколько?
— Откуда я знаю? Может лет шесть. Но может и восемь.
— Но это же неправда. Какая любовница?
— Зато срок меньше. А будешь добиваться правды — получишь на всю катушку. И мне тоже впаяют — за соучастие.
Я снова заплакала. Представила себя в полосатой робе среди других заключенных — и заплакала. Неужели пожизненное дадут?
— Да не реви ты. Не будем мы вызывать никакую полицию.
— Это почему? — Я ничего не понимала. — А труп? И вообще…
— А что вообще? — Донато вел себя на удивление мужественно и решительно. Что, честно говоря, было ему не совсем свойственно. Недаром говорят — некоторые люди раскрываются в чрезвычайных ситуациях. Похоже, мой Донато был именно из таких парней. Мне даже стало стыдно за то, что я его недооценивала.
— Ты пойми, тут особый случай. С одной стороны — ты совсем не виновата. С другой — история тухлая. Как тебе объяснить полиции, за что или почему ты убила уважаемого человека? Срок дадут, как пить дать. И что же тебе — идти в тюрьму?
Нет, в тюрьму мне не хотелось. И вдруг я вспомнила про дедушку Бартолоума. Вот кто мне поможет! Уж он-то мне поверит. Надо ему срочно позвонить.
— Не торопись, — осадил Донато. — Что толку из того, что тебе поверит Бартолоум? От тюрьмы это тебя не спасет. В конце концов, он не кардинал, и только референт. Кроме того, я тут подумал…
— О чем?
— Странная вся эта история. Вот скажи — кто, кроме меня, знал про содержание рукописей?
— Понятно кто. Анибал, Винкеслас и…
— И?
— И дедушка.
— Вот то-то и оно, что дедушка.
Я чуть не потеряла дар речи от возмущения.
— Ты чего? Ты думаешь — дедушка как-то к этому причастен?
— Не горячись. Но Винкеслас убит и отпадает. Так что, круг подозреваемых очень узок. Я не советую тебе сейчас Бартолоуму звонить. Он может все испортить.
— А чего портить? — вопросила я с сарказмом. — Разве что, еще кого убить.
Донато приблизился к окну и посмотрел на улицу.
— Полиции не видать, значит, соседи ничего не слышали.
— Если те соседи, что через стенку, так им на все наплевать. Они сами такие разборки устраивают, как напьются, что даже беруши не помогают. А те, что напротив, на выходные за город уезжают еще с пятницы.
