мне в голову: «Бог создал нас всех. Бог любит нас всех одинаково. Это люди разделили человечество по признакам: белый, жёлтый, богатый, бедный и т. п.»
Я пыталась уговорить свою дочь пойти со мной туда и разделить то наслаждение пением этих людей, которое испытывала я. Когда же она соглашалась это сделать, то она просто издевалась надо мной. Каждый раз она была чем-то недовольна, отказывалась идти со мной рядом и разговаривать, грубила. Я сказала себе, что хватит издеваться над собой и над ней. Ей это не нравится, значит, я буду ходить туда одна, а ей дам свободу.
Я не бросала свою надежду наладить наши взаимоотношения. Я вспоминала, что в своём подростковом возрасте я была так занята спортом, музыкой, книгами, что мне некогда было показывать свои подростковые заморочки. Я стала расспрашивать всех людей, которых только могла найти, о спортивных секциях для подростков. Так как я не могла платить за это деньги, находясь на пособии по безработице, то я искала общественные спортивные секции.
Кто-то посоветовал борьбу дзюдо. Я спросила у дочери, не хочет ли она начать там тренироваться? Она согласилась. Я съездила по данному мне адресу, поговорила с тренером, и он назначил время и день первой тренировки. Мы приехали туда. Всё необычно, но очень дружеская обстановка. Она потренировалась день, два и сказала, что ей это не нравится, что прижиматься мокрыми от пота телами друг к другу ей очень неприятно. Каждый раз, когда она разговаривала со мной откровенным тоном, я готова была взлететь от радости вверх, я всегда её понимала, когда она говорила со мной так. Конечно, я поняла её и сказала: «давай попробуем найти футбольную команду. Там должно быть много девочек твоего возраста, ты сможешь найти подругу, да и тренироваться в коллективе очень интересно». Её тон резко изменился, и она сказала с металлом в голосе, что никаких других спортивных занятий она не хочет, и я должна оставить её в покое.
Это тоже не работало. Я не сдавалась. Я стала её уговаривать ходить играть со мной в теннис. Она играла с хорошим настроением до первого ошибочного мяча, потом она так раздражалась, так грубила мне, что продолжать игру было невозможно. Я думаю, что ей не нравилось, что я играю в теннис намного лучше её. Она во всём хотела быть лучше, а если не получалось, то это выливалось в злость.
Я упорно пыталась найти потерянные ключи к её сердцу. Я пригласила её пойти в любой ресторан по её усмотрению. Мы вышли из дома. Я спросила, куда идём. Она грубо ответила, что не знает. Я стала предлагать места, куда можно пойти, а она грубила ещё больше. Почему я не прекратила тогда это издевательство? Я думаю, что мой страх придал мне позу ничтожества. Это было просто кошмаром. Я плакала на улице. Она грубила мне. Я опять говорила, мол, давай пойдем, побудем вместе, покушаем, а она грубила опять. Когда мы подошли к вьетнамскому ресторану и я уговорила её зайти туда, то она вела себя очень неприлично. Моя душевная боль просто душила меня, не давая перевести дух.
Попытка проявить к ней повышенное внимание не сработала.
Попытка уходить из дома, чтобы дать ей отдых после школы и ничем её не раздражать, не сработала.
Мои крики и слёзы, что я не могу так больше жить, не сработали.
Молчание днями не сработало.
Попытка занять её спортом не сработала.
Попытка найти те места, где нам обеим было бы хорошо, не сработала.
И тут я поняла, что я ничего больше не знаю, что я могла бы сделать для улучшения наших отношений.
Я решила оставить её в покое. Это была та же точка отсчета, с которой всё начиналось. Ей нет дела до меня и до наших отношений. А быть таким ничтожеством я больше не могла. Боль. Боль. Боль.
Звонки моей маме немного снимали эту боль. Но, как раз в тот момент, когда все мои идеи по налаживанию отношений с дочерью иссякли, когда я просто измучилась безрезультатными поисками работы, когда я со страхом осознала, что в Канаде я совсем одна, зазвонил телефон.
Мой бывший муж сообщил мне, что мою маленькую мамочку забрали в больницу, что там ей сделали операцию, и что операция была очень серьезная. Через несколько дней она умерла. Я не могла поехать на её похороны по многим причинам. Но ведь это совсем и не важно. Моя маленькая, такая любимая и дорогая мамочка ушла туда, откуда не возвращаются. Ушёл навсегда мой самый дорогой мне человек. Только одному Богу известно, как мне нужна была тогда поддержка моих дочерей! Старшая дочь, даже в такой момент моей жизни, зная, как близка я была со своей мамой, продолжала игнорировать меня. Младшая дочь ни звуком не выразила мне своего сочувствия.
Всегда, когда чего-то ждёшь от людей и не получаешь ожидаемого, то это делает тебе очень больно. Не надо ждать, и больно не будет. Я быстро почувствовала это, и перестала ждать от них тёплого слова. Сразу стало легче и не так больно.
Все свои слёзы, все рыдания по случаю смерти моей мамочки я вылила на вечерние и ночные улицы Ванкувера. Я уже уходила из квартиры не для того, чтобы сделать «доброе» дело для своей дочери, а потому, что мне было тяжело находится с ней там.
Я искала работу очень напряженно. Результата не было. У моей дочери уже появилась привычка мне грубить и делать больно. Я стала часто звонить своему бывшему мужу и жаловаться на поведение дочери. Я не знала, что мне делать. Я совсем растерялась. Денег хватало только на минимум. Но еда всегда была на плите и в холодильнике. Дочь продолжала тратить «свои» деньги и ни разу не купила мне даже шоколадку. Наши отношения превратились из плохих в невыносимые.
Однажды она открыла холодильник и не нашла там молока. Она грубо спросила у меня, где молоко. Я сказала, что забыла его купить, но ты и сама не маленькая, возьми деньги и сходи в магазин. Она кричала, что я обязана это делать!
Моя нервная система просто пришла в негодность. Я явно не знала, что делать, но однажды, после вновь сказанных ею слов «я тебя ненавижу!», я схватила длинную пластиковую палку, помогающую надевать обувь, и стала бить мою дочь этой палкой. Я никогда в жизни не наказывала её. Она не стала сопротивляться – она встала в позу жертвы обозленной матери и повторяла раз за разом, что ненавидит меня. Палка быстро сломалась. Мои силы быстро истощились. Боль и безысходность парализовали меня. Мне стало так страшно, так одиноко. В тот момент мне казалось, что прощения мне больше нет. Я ушла к себе в комнату. Моя кровать была залита слезами.
Однажды дочь попросила у меня, как всегда в грубой форме, денег на какую-то вещь. Я сказала, что у нас сейчас нет денег на такие вещи, что мы должны экономно тратить те деньги, которые у нас остались. Она получила от меня первый в её жизни отказ. Я никогда не делала этого раньше. Она просто вышла из себя. Она стала грубо говорить мне «страшные» для меня слова. Она сказала, что по канадским законам я обязана давать ей небольшие деньги каждый день. Она вдруг добавила, что она ненавидит меня, что за постоянные избиения подростка она посадит меня в тюрьму. Сейчас это звучит смешно, но тогда, когда наш конфликт просто измучил меня, я была не в состоянии услышать там смешное – я восприняла это как оскорбление. Боль. Боль. Боль. Безысходность.
Она приводила в дом одноклассницу и перед ней издевалась надо мной. Я не знала, что отвечать, как реагировать, но душа болела очень сильно.
Я попросила моих хороших знакомых прийти к нам и поговорить с моей дочерью. Я думала, возможно, люди со стороны могут как-то остановить её злость и успокоить её. Но вышло всё не так, как я хотела. Она громко захлопнула дверь в свою комнату. Когда они стучали в её дверь и просили её выйти и поговорить с ними, моя дочь грубо отвечала в ответ:
– Уходите!
Эти люди мне искренне посочувствовали и ушли. Я пригласила свою подругу прийти и поговорить с ней. Опять грубость, опять ненависть.
Через несколько дней после моих попыток наладить наши отношения с помощью моих друзей мне позвонил работник из социальной службы. Она сказала, что от моей дочери поступила информация, что я постоянно её избиваю, что у неё нет необходимых продуктов питания и что я не даю ей денег, чтобы их купить. Мне осталось только умереть после услышанных слов. Это был удар ниже пояса. Я не помню, какие я находила оправдания за своё поведение и что я говорила этой сотруднице. Мне было сказано, что я нахожусь под их контролем, и при малейшей жалобе моей дочери-подростка у меня будут большие неприятности, вплоть до суда, после которого мой ребёнок будет забран от меня и передан на попечительство государства.
Этот момент можно сравнить с попаданием в чёрный туннель, где нет света и нет выхода.
Неделями я уходила из дома всякий раз, когда моя дочь появлялась там. Я ходила по улицам и плакала. Душевная боль была такой сильной, что казалось, что я схожу с ума. Я готовила еду, убирала квартиру, наполняла холодильник всеми необходимыми продуктами и уходила из дома. Когда проливной дождь или плохая погода не позволяли мне выйти из дома, я закрывалась в своей комнате и пила вино. Вино помогало мне хоть на какое-то время расслабиться. Но вино также усиливало мою безысходность утром.
Однажды я поняла, что не могу больше так жить. Моя дочь предала меня. Я подумала, что я сначала убью её, а потом себя. Это мысль человека, который полностью сошёл с ума. Наверно, это случилось со мной. Я не видела выхода из создавшегося положения. Потом я подумала, что я просто убью себя, а мой подросток пусть порадуется, что наконец освободилась от такой мерзкой матери, как я. Вот, что творит воспалённый мозг.
Я находилась в этом состоянии много дней. Но однажды простая и светлая мысль пришла мне в голову. Я отправлю свою дочь обратно в Беларусь, к её отцу.
