козаков де приводить к себе, чтоб де ему послушны были; а будет де козаки ево не послушают, и ему де с Крымскими и Литовскими людми над Донскими козаками промышлять; а будет де ево промысел не возмет, и ему де поднимать Колмыков, итить к Астрахани.
…гетман-де из Полтавы сам ево отпущал, и войска с ним казачья пошло шесть тысяч да семнадцать громат; а итить де с Крымскими со многими людми войною на Дон и в Роские недели с две спустя»[52].
Стоит обратить особое внимание на численность войск, командование которыми было поручено Тимошке. В отписке воевод сказано, что Хмельницкий отпустил с ним «шесть тысяч» казаков и «семнадцать громат». Надо пояснить, что по понятиям того времени казаками считались только конные воины, которые делились на полки. Вооруженные пешие крестьяне, которых было подавляющее большинство в войске Хмельницкого, делились не на полки, а на «громады» (нерегулярные войска), которые по своему составу могли превосходить и полки. Таким образом, под командование Акундинова вверялось от 20 до 30 тысяч бойцов, и это было необычайно почетное назначение. Трудно понять, чем руководствовался Хмельницкий в своем выборе. Поскольку Тимошка не имел военного опыта и опыта военачальника и вряд ли скрывал это, то следует признать, что причина его назначения кроется только в умении внушать доверие к себе.
Стяжал ли Акундинов славу и лавры на военном поприще? К сожалению, это остается неизвестным. Посол Василий Струков единственный, кто упомянул о том, что самозванец был назначен Хмельницким военачальником над казаками. Возможно, что планы гетмана вскоре изменились и он отменил задуманный поход, не желая ссоры с Россией, которая покровительствовала донским казакам.
«С Дону в Москву дали знать, что летом 1650 года приходил на Дон сын Богдана Хмельницкого да наказной атаман Демка, а с ними запорожцев тысяч с 5 или 6, стояли они две недели на Миюсе, от Черкасского городка за днище, дожидались крымских татар, чтоб вместе идти на донских казаков. Донцы послали им сказать: «Мы с вами люди одной православной веры, и вам, сложась с бусурманами, на нас православных христиан, войною приходить не годится; прежде вы с нами всегда бывали в дружбе и в ссылке и зипуны добывали сообща, и когда у государя с польским королем была ссора и война, то вы и тогда были с нами в мире». Запорожские черкасы отвечали: «Пришли мы на Дон по письму крымского царя, идти нам сообща на горских черкас, а не на вас; а если бы крымский царь велел нам идти не только на вас, но и на государевы города, то мы пойдем, потому что у нас с ним договор — друг другу помогать, и когда у нас была с поляками война, то крымский царь со всею ордою нам помогал». Но пришла грамота от хана, в которой он приказывал казакам возвратиться назад, потому что степь вся выгорела, и ему, за конскою бескормицею, идти нельзя»[53].
Таким образом, основная масса казацкого войска, 20–25 тысяч, так и не появилась на Дону. Видимо, здравый смысл все же возобладал над эмоциями Богдана Хмельницкого, и он удержался от неразумного шага.
Надо полагать, что Акундинов должен был выступить на Дон с основным отрядом. Но поскольку поход не состоялся, то и пребывание его в атаманах не было длительным. Ни один из московских агентов в дальнейшем не подтверждает нового назначения Акундинова. Но сам факт возможного выдвижения его в казацкие атаманы видится не столь уж и фантастичным. Ему тридцать два года, он грамотен, умен, видел мир и побывал в жесточайших жизненных ситуациях, которые закалили его характер. Судьба не обделила его ни мужеством, ни здоровьем — только физически и нравственно сильный человек мог вынести то, что вынес к этому времени Тимошка. И самое главное — прирожденные таланты и жизненные коллизии способствовали появлению в нем удивительной способности необыкновенно быстро учиться, поразительно быстро усваивать до тонкостей все новое и неизвестное: будь то чужая речь, привычки, поведение… Порой даже напрашивается невольное сравнение с каким-то феерическим лицедейством — настолько удивительны его перевоплощения. Но нет, он, конечно же, не лицедей. Он талантлив, и этот талант придает особый блеск всем его деяниям.
Московское правительство настораживали и даже, тревожили таинственные замыслы Хмельницкого и его непонятное внимание и благосклонность к Акундинову. По заданию белгородских воевод Репнина и Карпова сотник Петр Прохоров ездил на Украину, чтобы выведать подробнее о замыслах гетмана и самозванца. Воеводы с его слов доносили 16 ноября в Москву:
«Гетман Богдан Хмельницкий ныне в Чигирине, а с ним тотар с 1000 человек. А русский вор с ним же, гетманом, а ездят с ним для бережения человек с 15. И к тому русскому вору литовские люди прибираютца ли (подбираются ли. — В.К.) и много ль их собралося, про то он ни от кого не слышал»[54].
Олеарий часто повторяет, что Тимошка добивается симпатий окружающих людей только льстивыми речами и обманом. Но в это трудно поверить, так как слишком много людей верят ему, притом искренне, слишком много людей симпатизируют ему. Можно ли так часто и так долго обманывать человеческую проницательность?
В июле 1650 года от гетмана Хмельницкого вернулись в Путивль торговые люди, встречавшиеся и с Акундиновым. Один из них, Антонов, уже в Москве, показал следующее:
«А на Москве путивлец Марко Онтонов сказал: тот де человек, который называется Шуйским, жил у гетмана у Богдана Хмельницкого в Чигирине 3 месяца; а гетман де и все Запорожские Черкасы почитают его за честного человека, и кормы ему давали не скудные. И как де гетман Богдан Хмельницкий поехал из Чигирина в Плотаву, и того де, что называется Шуйским, взял с собою и ехал с ним до Миргородка; а из Миргородка гетман поехал в Плотаву, а тому де человеку велел ехать в город Лубны, в Мгарский монастырь, для того что он хотел ехать к государю к Москве и ему б из того города из Дубны ехать ближе; а пока де места он в том монастыре побудет, и его велено покоить монастырскою пищею. И того де монастыря старцы почитают его за честного человека и надеются от него вперед себе от государя заступления и всякого добра.
А как де они, Марко и Бориско, у того человека в Мгарском монастыре были, и тот де человек казал им грамоту блаженныя памяти царя и великого князя Василия Ивановича всея Русии, писаны на листу, а написано сначала две парсуны, одна царя Василия Ивановича всея Русии, а другая сына его, а кого именем сына, того он Марко не ведает; а печать де у той грамоты вислая на чорном воску, с одной стороны орел, а с другой стороны человек на коне, а снурок де у той грамоты толковый чорный; да он же казал им грамоту за глухою печатью блаженныя памяти великого государя царя и великого князя Михаила Федоровича всея Русии, писана в Пермь Великую к воеводе и наместнику Велико-Пермскому князю Ивану Васильевичу Шуйскому, и та де грамота писана к нему князю Ивану, а писана во 150-м году (т. е. в 1641-м. — В.К.). Да он же сказывал им, что он ныне ни царем, ни царевичем, как наперед сего в смутное время многие назывались цариками, не называется; только де он внук блаженныя памяти царя и великого князя Василья Ивановича всея Русии. А взят де он на бою в Перми Великой, как был бой с татары, и сведен был во Царьград. А платье на том человеке немецкое доброе»[55].
Во время пребывания в Мгарском монастыре Акундинов рассылает многочисленные письма путивльским воеводам, патриарху Иосифу, царю Алексею Михайловичу, у которых просит разрешения вернуться в Москву.
Переписка эта продолжалась долго, и по ее характеру чувствуется, что московскому правительству хочется заполучить самозванца. Но Акундинов был весьма осторожен и просил дать определенные гарантии того, что он в Москве не будет подвергнут наказанию. Московское правительство разрешает дать такие гарантии только в устной форме.
Многие люди в это время ходатайствуют перед Алексеем Михайловичем за Акундинова — среди них Богдан Хмельницкий и коринфский митрополит Иосаф. За очень короткое время Акундинов сумел приобрести влиятельных друзей и немалое уважение. Даже всесильный генеральный писарь казацкого войска, Иван Выговский, был ему друг большой, как о том показал впоследствии на пытке Конюховский.
Акундинов не совершил ничего примечательного за время своего пребывания в Малороссии, чтобы рассчитывать на подобное отношение: не было у него шумной воинской славы, не было у него денег, на которые он мог покупать покровительство влиятельных людей… Но, тем не менее, он пользовался всеобщим уважением! Должно быть, этот человек, кроме ума и талантов, обладал еще и притягательным обаянием, которое и привлекало многих к нему.
