— Стой! Стой!
Сергей схватил таджикского чекиста за руку, но тот остановился раньше на какие-то доли секунды. Парень перестал дергаться, но продолжал часто и тяжело дышать.
— Еще хочешь? — спокойно спросил Мимино.
Террорист отрицательно махнул головой. На глазах появились слезы. «Может, эмбэшники ошиблись, — мелькнуло у Филина в голове, — или специально взяли совершенно посторонних?» В этом случае можно было объяснить, почему люди Мимино открыли огонь. На мертвых легче повесить преступления.
— Вчера ты стрелял в людей из машины? — мягко спросил Мимино.
Парень всхлипнул, отрицательно покачал головой. Его глаза смотрели в пол.
— А кто?
— Екуб, — прошептал террорист.
Все расслабились. Есть! «Канарейка» запела.
— Где спрятали оружие?
— Отдали Хуршеду.
Задержанный уткнулся носом в пол и заплакал. Но таджикские чекисты не дали ему долго отдыхать. Его подхватили под руки, подняли и посадили на стул. Преступник заговорил — рассказал о банде почти все.
Эти парни прошли обучение в лагерях подготовки террористов в Афганистане. Экзамены принимал лично Бен Ладен. Оружие дома не хранили. Для этого был назначен специальный человек — Хуршед. Перед операцией он привозил «стволы» и раздавал исполнителям. После теракта забирал.
Допрос длился несколько часов. Затем парня отвели в камеру и привели следующего.
Кстати, именно эта группа расстреляла машину в ущелье Гивич. («Кто там говорил про миротворцев?» — напомнил Опарину Филин.)
Но в Ветрова и Захарчонка стреляли не они…
На больничной койке Ветров вдруг обнаружил, что его больше не волнуют вещи, которые раньше он считал самыми главными и важными: водка, девочки, рок-н-ролл. Сейчас его душа нуждалась в тишине и спокойствии. Он бродил по тенистым аллеям госпиталя. Подолгу стоял на мосточке, переброшенном через пруд. Смотрел, как носятся у поверхности стайки мальков. Вновь переживал тот момент, когда уходил. И как потом возвращался.
Умирать — это оказалось на удивление легко. А вот возвращаться было трудно и больно. Будто вновь заковали в оковы. Никакого тоннеля и света в конце он, конечно, не видел. Но и клинической смерти у него не было. Просто он засыпал. Да так сладко, что не хотел просыпаться…
Его откачали. И теперь изрезанное скальпелями, исколотое лекарствами тело ныло и распухало.
По вечерам он писал в тетрадке свою повесть «Призрачные бриги». Правил уже написанное. Вспоминать же про Таджикистан как-то не хотелось…
Но ему напомнили.
Пришел товарищ из «Советского труда» и попросил написать заметку. Статью опубликовали. А товарищ пригласил его еще и выступить на радио.
— Это наша радиостанция, называется «Резонанс», я подрабатываю там, — объяснил он по дороге на Шаболовку. — У меня раз в неделю часовая программа в прямом эфире. Разговор с интересным человеком. Я уже всех своих друзей через нее пропустил.
Телецентр — это два многоэтажных короба друг напротив друга. Один побольше, другой поменьше. Пока журналисты бродили по запутанным коридорам, навстречу время от времени попадались известные телеведущие. Возле одной из дверей стоял милиционер с автоматом.
— Идет программа «Время», — объяснил товарищ, — главный эфир страны. Его охраняют.
— От кого?
— От таких, как мы, чтобы не порвались и не сказали все, что думаем…
— Разве это запрещено? — Ветров улыбнулся.
— В принципе нет: гласность. — Товарищ пожал плечами. — Но вдруг мы начнем еще и материться. А телевизор дети все-таки смотрят…
— Думаешь, мы сможем их чем-то удивить?
— А вдруг?
В радиостудии был полумрак. В низком кресле сидела женщина в темном коротком платье. Ее голые ноги сверкали в темноте.
— Вот привел Ветрова, героя войны в Таджикистане, — представил Андрея газетчик.
Женщина посмотрела на Ветрова. Это был откровенный, изучающий взгляд.
— А это наш режиссер, — представил ее товарищ.
— Вам хватит часа? — Ее вопрос прозвучал двусмысленно.
— В обычном состоянии обычно не хватает, — бодро ответил Ветров, — но после ранения даже и не знаю… Быстро устаю…
В глазах режиссера что-то замерло, будто она переваривала информацию, еще не решив, как на нее отреагировать…
— Язык-то у меня подвешен, — счел нужным уточнить Андрей.
