Когда я уже приближался к мавзолею с юга, мой мысленный глаз моргнул, и образ мельницы, в которую ударяла молния, сменился гостевой башней, стоявшей в эвкалиптовой роще Роузленда. Бронзовый купол на ее вершине украшал необычный шпиль, напоминающий сочетание скипетра, короны и крышки от старых карманных часов. И раз уж секрет Роузленда связан со временем…
Апартаменты мои и Аннамарии занимали нижние двадцать футов этой шестидесятифутовой башни. Винтовая лестница с первого этажа вела на второй, а далее на третий. Ключи, полученные нами, не открывали дверь, к которой приводила эта лестница.
Любопытный от природы, я попытался выяснить, что находится в этих верхних сорока футах, но потерпел неудачу. Я не из тех проныр, страдающих нездоровым любопытством, которых Большой брат ныне нанимает десятками тысяч. Но на собственном опыте убедился в следующем: когда мой дар приводит меня в новое место, где я нужен, мои шансы на выживание возрастают, если по прибытии я обследую территорию на предмет силков, капканов, западней и прочих ловушек.
Теперь же я остановился на южной лужайке мавзолея, невидимый из окон особняка, и подумал, а не вернуться ли мне все-таки в гостевую башню. По пути я мог заглянуть в домик Джэма Дью и позаимствовать топор из его коллекции никогда не используемых садовых инструментов. Под воздействием событий этого дня у меня возникло желание что-нибудь изрубить, пусть даже и дверь.
Но тут я почувствовал, что к особняку меня тянет с большей силой, чем к гостевой башне. Время шло не так, как положено, в обоих местах, но если стрелки часов апокалипсиса спешили к катастрофе, спасение мальчика стояло на первом месте.
Глава 36
В мавзолее я нашел мозаику, имитирующую картину Франчи, утопленной в северную стену и оставляющей открытыми две лестницы в бункер.
Я-то предполагал, что после короткой паузы дверь в потайной мир автоматически закроется за мной. Теперь, встав рядом с проемом, я вновь нажал на тот самый квадрат мозаики на щите ангела, на который нажимал, чтобы открыть дверь. Но он остался утопленным, а каменная плита не сдвинулась с места, не закрыла проем.
Обследовав стену над одной лестницей, а потом и над второй, я не нашел кнопки, приводящей в движение каменную плиту. Интуиция подсказывала, что больше терять здесь время нельзя. События в Роузленде быстро приближались к критической точке.
Я спустился в бункер, в центральной части которого семь золотистых сфер бесшумно вращались на семи стойках. Большое число маховиков крутилось также без единого звука, а с их ободов то и дело слетали золотистые капли и поднимались к медной сетке, где сначала тускнели, а потом исчезали.
Выяснив, с какой целью создана вся эта машинерия, — управлять временем, — я надеялся понять, хотя бы смутно, каким образом эти странные механизмы обеспечивают реализацию столь захватывающей цели. Но по-прежнему остался в полном неведении.
Ни умение готовить на гриле, ни способность видеть призраков не требует гениальности от их обладателя. Я знаю других поваров блюд быстрого приготовления, но едва ли кто из них получит Нобелевскую премию по физике. А если ты видишь призраков, а некоторые твои сны пророческие, у тебя столько хлопот, что никогда не стать тебе чемпионом мира по шахматам и не создать достойного соперника «Эппл, корпорейшн».
По спиральной лестнице в углу я спустился в подвал. Здесь бесшумно и неустанно вращались шесть рядов золотистых шестерен, передвигаясь по серебряным направляющим, а мертвые женщины широко раскрытыми глазами смотрели в вечность.
Возможно, именно в подвале близость машины — или ключевого элемента машины, — создающей стасис, ощущалась сильнее, чем в других местах. Сидя на полу, привалившись спиной к стене, эти женщины выглядели только что убиенными, как в тот самый момент, когда хозяин Роузленда покончил с ними.
Трупы в стасисе все равно остаются трупами. Но я задался вопросом, а вдруг в тишине ночи на их убийцу накатывало чувство вины, и у него появлялся страх, что эти женщины могут прийти к нему со своими ранами-стигматами и обвинить в убийстве хриплыми, едва слышными голосами, которые с трудом прорывались через перетянутое галстуком-удавкой горло.
Что бы я ни сделал с ним, он все равно заслуживал большего наказания.
Возможно, потому, что эти трупы не изгрызли пожиратели падали, я понял, что в момент включения машины Теслы в доме не было ни насекомых, ни грызунов. Я же не видел ни бессмертных пауков, ткущих вечную паутину, ни жужжащих древних мух, ни крыс, ставших мудрыми после прожитых девяноста крысиных жизней.
Впрочем, если в особняке и жили крысы, пожалуй, не было оснований ожидать их превращения в мудрецов. Даже многие люди не становятся мудрее по достижении определенного возраста… а некоторые и вообще не становятся.
Константину Клойсу — ныне Ною Волфлоу — исполнилось семьдесят лет в 1948 году, когда он имитировал свою смерть. Теперь, дожив до ста тридцати четырех лет, он не научился ни милосердию, ни мудрости жить по заповедям. А постоянные предложения заткнуться, которые я слышал от него, смотрелись очень даже невежливо с учетом его возраста и жизненного опыта.
Я пересек подвал, направляясь к двери, за которой лежал выложенный медью коридор, ведущий в особняк. По стеклянным трубкам, вмонтированным в стены, золотистые вспышки, казалось, одновременно двигались и к особняку, и от него, и я старался на них не смотреть, чтобы не возникало странное, сбивающее с толку ощущение, будто я здесь и не здесь, существую и нет, приближаюсь к особняку и одновременно удаляюсь от него. Это ощущение я испытал, попав в тоннель в первый раз.
В винном погребе, уже под особняком, я не пошел в подвальный коридор, как прежде. Вместо этого поднялся по узкой лестнице на первый этаж.
Осторожно вошел в кухню на случай, если шеф Шилшом готовит банкет, достойный принца Просперо, о котором поведал нам Эдгар По. В апокалипсическое время, под угрозой чумы, именуемой Красной смертью, принц устроил грандиозный прием, чтобы отвергнуть свою смертность. Получилось не очень хорошо. Я подозревал, что некоторых обитателей Роузленда ждала та же участь, что и Просперо.
Освещалась кухня только двумя лампочками над раковинами. Окна закрывали стальные панели.
В этот момент уроды не барабанили по ним, поэтому в доме царила тишина. Возможно, машина Теслы забросила уродов в их время, но я в этом сомневался. Что-то в этой тишине показалось мне зловещим.
Из кухни дверь вела в комнату, которая служила шефу кабинетом. Я вошел в нее и тихонько закрыл за собой дверь.
Здесь шеф Шилшом планировал меню, составлял списки покупок и, несомненно, пребывал в замешательстве, что подать хозяину дома в день, когда в Роузленде появлялась очередная молодая женщина, похожая на усопшую миссис Клойс, чтобы умереть после пыток. Не простое это дело, приготовление трапезы для особых случаев.
Константин Клойс, возможно, единственный, считал себя сверхчеловеком, отталкиваясь от своего потенциального бессмертия, а потому имеющим право убивать простых смертных из спортивного интереса, но и остальные обитатели Роузленда не уступали ему в безумии. Это подтверждалось тем фактом, что они содействовали ему то ли ради того, чтобы жить вечно, или потому, что не видели преступления в убийстве смертных, которым рано или поздно все равно предстояло умереть.
Ни один не прожил так долго, чтобы очень длинная жизнь сама свела их с ума. Я мог представить себе, что по прошествии нескольких сотен лет рутина человеческого бытия могла вызвать скуку, приводящую к хронической депрессии или жажде новых и все более экстремальных ощущений, то есть пытки и убийства сыграли бы роль валиума, снимающего тревогу. Но Клойс прожил только сто тридцать четыре года, остальные — гораздо меньше. Что-то другое — не долгая жизнь — обусловило возникновение у них той или иной формы безумия.
В кабинете шефа Шилшома перед столом стоял массивный офисный стул, явно сделанный на заказ,
