теперь ему было девяносто пять лет. Он обладал знаниями хорошо начитанного человека такого возраста, но не имел абсолютно никакого личного опыта.
Как было и в прошлый раз, меня потрясли его рыжевато-карие глаза, полные одиночества и отчаяния, предполагающими, что и в душе у него нет радости и царит ужас. Ни у кого я не видел таких глаз. Их взгляд наводил на меня тоску.
Учитывая, сколько лет он провел в подобном состоянии, он совершил подвиг, не обезумев. Возможно, какая-то часть его разума так и осталась в детстве и детское ожидание чуда и упрямая надежда удержали его на стороне здравомыслия.
Я достал из наволочки полотенце, размотал его. Поначалу язык не поворачивался спросить про Марту, но я напомнил себе, что Тимоти — не хрупкий, легко ранимый ребенок… точнее, не только ребенок.
— Твой отец застрелил твою мать. Почему?
— Ей надлежало оставаться в нашем поместье в Малибу, где он проводил половину своего времени. Другую половину — здесь. Это поместье служило ему убежищем, предназначалось только для него и его дружков. Моя мама была очень милой… и очень послушной. Возможно, она подозревала, что он держит здесь других женщин, но она не возражала против этого убежища. Никогда не приезжала сюда… пока он не забрал из конюшни в Малибу ее любимого жеребца, чтобы перевезти его в Роузленд.
— Большой черный жеребец фризской породы.
— Ему дали имя Черный Маг, но все называли его Магом. Отец купил ей Мага. Когда Маг стал ее любимым конем, он решил, что это и его любимый конь. Он всегда ей что-то давал, а потом забирал.
Я взял Тимоти за левую руку, подтянул вверх рукав свитера и осмотрел Джи-пи-эс-транспондер.
— Она приехала в Роузленд без предупреждения, чтобы забрать жеребца. Взяла меня с собой, думая, что он может отказать ей, но не нам обоим.
Я положил его предплечье на подлокотник, объяснил, как надо держаться за обивку, чтобы браслет- транспондер не скользил под ножовкой.
— В те дни это было долгое путешествие, четыре часа на «Моделе Т», удивительное приключение, особенно для женщины с маленьким мальчиком. Я до сих пор помню, какой оно вызвало у меня восторг.
Зазор между браслетом и запястьем позволял просунуть в него край полотенца. То есть, распилив сталь, ножовка наткнулась бы на материю, а не пустила мальчику кровь.
— Ее не удивило, когда у ворот нас встретил Паули Семпитерно. Он давно уже работал у отца телохранителем. Паули предупредил отца по телефону, прежде чем направил нас к особняку…
…Я не сомневался, что в моем распоряжении, как минимум, пятнадцать минут, возможно, и все двадцать. Раньше Клойс и его команда найти Викторию никак не могли…
— Маму изумило великолепие Роузленда. Она знала, что его убежище — не лачуга, но ни о чем таком не подозревала. Он ей ничего не рассказывал. Вел себя как диктатор. А она, как я и говорил, во всем ему подчинялась… до какого-то момента…
Проверив натяжение ножовки, я чуть подкрутил регулировочный винт.
— Сондра и Гленда жили в гостевом крыле. Мой отец сказал матери, что это крыло для слуг, и они послушно играли роль служанок все то время, которое она провела в Роузленде. Разумеется, это крыло не предназначалось ни для гостей, ни для слуг. На самом деле там жили шлюхи…
…Я никак не мог свыкнуться с тем, что такие слова произносит вроде бы девятилетний мальчик. Поднялся со скамеечки и наклонился к Тимоти, чтобы приступить к его освобождению.
— Мама видела конюхов и тренера, которые приходили ежедневно, чтобы позаботиться о лошадях, но не жили в поместье. И она никак не могла понять, как две служанки, повар и несколько охранников управляются с таким огромным поместьем. И где садовники для всех этих лужаек и клумб?
Браслет состоял из трех рядов звеньев, как, впрочем, и любой часовой браслет. С крайними рядами справиться не составляло труда, с центральным, более прочным, предстояло повозиться: толщина превышала четверть дюйма.
— Отец сказал ей, что у садовников выходной день, у всех одновременно, хотя приехали мы в четверг. Он также сказал, что большая команда горничных приходит три раза в неделю, но постоянно в доме работают только Сондра и Гленда…
Чтобы посмотреть, как ножовка будет справляться со сталью, но не сильно нажимая, чтобы не сломать зубья, я провел ею вперед…
— Я не знаю всего, что он сказал матери, но, думаю, она поняла, что отец лжет.
…Сначала я совершал только поступательные движения, пока не появилась достаточно глубокая линия надреза, потом начал водить ножовку взад-вперед…
— В тот же день, где-то после полудня, он согласился отдать ей Мага. Но она настаивала на том, чтобы уехать в Малибу вместе с лошадью, а договориться о перевозке уже не получилось. Мы остались на обед и на ночь…
…Чтобы ножовка не выскакивала из надреза, требовалось сосредоточиться, и я не решался бросить на Тимоти даже один взгляд, но его слова вызывали череду образов, так что я вроде бы не только слушал, но и наблюдал за ходом его рассказа.
В ту роковую ночь ему выдали подушки и одеяла и уложили на диван в гостиной апартаментов отца, расположенных в западном крыле. Его родители удалились в спальню в тех же апартаментах.
Хотя и устав, Тимоти долго не мог заснуть. На новом месте ему было как-то не по себе, хотя он не мог объяснить, в чем причина. Потом все-таки заснул, но спал очень чутко и проснулся ночью, когда отец, в халате и шлепанцах, прошел через гостиную к двери и вышел в коридор.
Большой поклонник детективных радиопередач, мальчик заподозрил какую-то тайну и решил сыграть роль детектива. Спрыгнул с дивана, поспешил к двери, тихонько открыл ее и выскользнул в коридор.
Последовал за отцом, но держался так далеко, что дважды едва не потерял его из виду, а на третий раз все-таки потерял. Тимоти еще долго бродил по огромному особняку-лабиринту, благо по небу плыла полная луна и света, который проникал через большие окна, хватало.
Через какое-то время, сам того не зная, он пришел в гостевое крыло на первом этаже, где в коридоре горел свет. Услышал голоса в одной из комнат: одна женщина мягко смеялась, вторая хныкала.
Подслушивая у двери, иногда разбирая приглушенное слово, раздающееся среди криков и стонов, как мужских, так и женских, которые могли свидетельствовать и о наслаждении, и о боли, юный Тимоти все более убеждался, что в этом особняке происходит что-то странное и очень важное.
Героев радиосериалов, которыми он восхищался, отличали ум, смелость и отвага. Они никогда не боялись за себя и никогда не отступали. А поскольку всегда использовали шанс, который им предоставлялся, обязательно побеждали.
Он решился приоткрыть дверь.
За ней оказалась погруженная в сумрак гостиная, далее освещенная спальня, дверь в которую оставалась открытой.
Словно притягиваемый магнитом, мальчик пересек гостиную, бесшумно двигаясь на бледно- персиковый свет, идущий от двух ламп под шелковыми абажурами, которые стояли на прикроватных столиках.
На пороге спальни он остановился, увидев в кровати своего отца, Сондру и Гленду. Он был слишком юным, да еще жил в тот гораздо более невинный век, чтобы понять, что происходит, но он, может, и понял бы, если б не собачий ошейник на шее и не черные шелковые шнуры, которыми привязали Сондру к стойкам кровати.
Но особенно странным показалось ему присутствие Чиань Пу-ю, в наши дни известного как Джэм Дью. За предыдущие год-другой Тимоти несколько раз видел его в компании Клойса.
Потом он узнает, что Чиань Пу-ю был очень богатым человеком с интересами в Гонконге и Англии. Чиань и Константин встретились в Лондоне, где провели какое-то время с Алистером Кроули[34], знаменитым мистиком и главой секты, который называл себя Зверем из Откровения.
В ту ночь 1925 года Чиань Пу-ю сидел по другую сторону кровати от открытой двери и наблюдал за этой троицей. Одетый очень странно. Тимоти не помнил, во что именно был одет Чиань, потому что его
