столом – портрет Шевченко. На столе раскрытая папка с подшитыми документами и стакан чая. Он поднимает на меня глаза.
– Что-то забыли?
– У вас тут девушка, Валя Виленская, – говорю я. – Кто она?
– Легкая форма шизофрении. – Главврач пожимает плечами. – К ней раз в месяц сестра приезжает. Тоже красавица.
– Ее санитары не обижают? – внезапно для самого себя спрашиваю я.
– Что вы! Мы за этим следим.
Белый халат главврача и фиолетовый халат Вали Виленской остаются на территории дома-интерната. А мы в стареньком «опеле» едем назад в Киев. На заднем сиденье сидит счастливый Дима.
– По дороге где-нибудь пообедаем, – говорит мама. Потом поворачивается к брату: – Вам что на завтрак давали?
– Овсянку с вареньем.
– Как в Англии! – говорю я усмехаясь.
– А рыбу мы будем ловить? – спрашивает Дима. – Ты же обещал в прошлый раз.
– Будем, будем! На лимане знаешь как клюет! Забросил и сразу вытащил!
Я смотрю на него в зеркальце. Вижу его улыбку и думаю: «Хорошо устроился! Будто с жизнью договор о взаимном невмешательстве подписал!»
29
А дожди льют и льют. Друг Женька с третьего этажа притащил видик и кассету с порнухой. Мама уехала к портнихе. Мы смотрим и удивляемся.
– У них такое каждый день по телику показывают, представляешь! – говорит Женька. – А у нас – программа «Время» и «Сельский час». Смотреть нечего!
На экране в бассейне плавает голышом немолодая грудастая женщина. Время от времени она подплывает к бортику и сама гладит свою грудь. При этом странно улыбается.
Я пожимаю плечами.
– А ты бы хотел все время вот такое по телику видеть? – спрашиваю я.
– Подожди, дальше интереснее будет! – обещает Женька.
Дальше на кассете почти то же самое, только под конец фильма появляется мужик, раздевается догола и тоже ныряет в бассейн. Сначала они говорят по-английски. Конечно, без перевода. Потом уже занимаются делом, но из-за воды практически ничего не видно.
Я снова пожимаю плечами. Смотрю вопросительно на Женьку.
– Это не та кассета! – извиняется он. – Мне другую обещали, а притащили эту.
Отключив громоздкий видик от телевизора, он уносит его вместе с кассетой. И я остаюсь один. В принципе не так уж и поздно, но за окном льет дождь, и кажется, что уже ночь и что она никогда не закончится.
30
Экипаж президентского авиалайнера явно напряжен. За последние полчаса командир экипажа подходил ко мне дважды.
– С земли никакой команды нет, – докладывал он. – Что делать?
– Продолжайте кружить над Киевом. Команда будет!
Две стюардессы – молоденькие блондинки – уже успели накраситься. Красились они по очереди в туалете. Теперь стоят в хвосте салона и нервно шепчутся. Видимо, им передалось волнение пилотов. Но пилоты-то хоть мужики умные. Понимают, что что-то здесь не так. Думают, наверно, что пока мы кружим в ночном небе, на земле военный переворот или еще что-нибудь в этом роде. На самом деле маленький переворот совершили мы с Колей Львовичем. Конечно, Казимир мог бы попытаться совершить антипереворот, но я надеюсь, что он еще спит и ни о чем не знает.
Я поднимаюсь с кресла. Прохаживаюсь задумчиво по широкому проходу, застеленному чистенькой ковровой дорожкой. Дохожу до стюардесс. Они замолкают. Смотрят на меня ожидающе.
– Куда хотите полететь? – шутливо спрашиваю я.
– В Турцию, на море, – отвечает девушка слева. Она посмелее своей подруги.
– В Турцию? – Я смотрю себе под ноги, потом на стройные ножки стюардесс. Они это замечают.
Снова поднимаю глаза.
– Может, и полетим. Я подумаю! – Разворачиваюсь и иду прогулочным шагом к кабине.
Дверца в кабину открыта. Там горит множество маленьких лампочек – синих, красных, зеленых. Дальше, за стеклом – полная темень.
Командир экипажа выходит мне навстречу.
– Господин президент, есть команда! Летим в Монголию!
– В Монголию? – Я удивлен. Лучше бы действительно в Турцию. Она тут рядом, за морем.
Через час я узнаю, что срочно собранная делегация представителей отечественного бизнеса летит за нами вслед на втором президентском самолете. Там же Коля Львович. Хорошо, когда президент в стране один, а президентских самолетов два, думаю я, перед тем как заснуть под монотонное жужжание двигателей авиалайнера.
31
– Может, поедете в Кончу? Отдохнете? – беспокоится помощник.
Он стоит в дверном проеме моего кабинета в официальной резиденции на Десятинной. На улице жара, и только три бесшумных кондиционера удерживают в квартире приятную прохладу. От одного взгляда в окно мне становится жарко. Жарко и неприятно.
– Нет. – Я смотрю на помощника и пытаюсь придумать ему задание, чтобы он больше не беспокоил меня. – Знаешь что, есть у меня к тебе просьба. Чтобы, конечно, никто не знал.
Помощник весь вытягивается в струночку, дотронься – зазвенит. Даже, кажется, на носочки привстал, чтобы лучше слышать.
– Возьми машину и найди где-нибудь килограммов двадцать хорошего льда. Привезешь сюда, понял?
Помощник кивает и освобождает дверной проем. Движение прохладного воздуха через проем возобновляется.
В полдень приходит врач. Слушает сердце, легкие.
– Может, виски? – спрашиваю я.
– Мне нельзя, – вздыхает врач. – Печень!
– А мне можно? – спрашиваю.
– Можно, постепенно увеличивая дозы. Сердце подскажет, когда надо будет остановиться. Чужое сердце чувствительнее своего. Да и человеку свойственно слушаться неродных органов. У меня ведь печень тоже не моя, пересаженная от человека, бросившего пить. Поэтому и пить не могу.
Я смотрю на врача. Сегодня он мне нравится – человечный, видимо легкоранимый, такой же, как и я,
