поприветствуем вельможного паразита?
Дюнуа с поклоном отказывается:
— Ты уж прости, но у меня нет охоты смотреть, что из этого выйдет.
Он отходит прочь, и Дюваль шепчет мне на ухо:
— Если увидишь на французском посланнике метку, можешь прикончить его хоть прямо сейчас. Все меньше возни!
Радуясь, что совсем скоро, быть может, придется сослужить службу Мортейну, я иду с Дювалем в дальний уголок зала, где, точно жирный бурый паук, терпеливо ждущий мух в раскинутой паутине, сидит французский посланник. Впрочем, внешне он совсем не похож на паука. У него длинное лицо с острыми чертами, а кругом льстивым роем вьются придворные. Он никак не показывает, что заметил приближение Дюваля, но взгляд, направленный на нас, цепок и пристален.
Мы подходим, и при виде моего спутника окружение француза точно ветром сдувает.
— Вы еще здесь, Жизор? — спрашивает Дюваль.
Он даже не притворяется вежливым, и это удивляет меня. Я-то думала, медоточивые речи в обычае при дворе!
Французский дворянин разводит руками и спрашивает:
— А где же мне еще быть? Я ведь довожусь юной Анне опекуном!
— Анна не нуждается в опекунах, — возражает Дюваль. — Вы здесь блюдете интересы своей страны, и только, а на герцогиню вам наплевать!
Это изрядная резкость, но Дюваль выдает ее почти весело. Словно сметает раскинутую посланником паутину.
— Ах, Дюваль, что за нелепая подозрительность.
Глаза Дюваля суживаются:
— Ну да. Как говорил волк, принюхиваясь под дверью.
Пока он таким образом отвлекает Жизора, я пристально разглядываю француза, ища метку. Увы, на нем ничего! Ни тени, ни пятнышка!..
Когда же он наконец обращает взор на меня, я удивляюсь цвету его глаз. Они такие зеленые! Посланник без большого интереса окидывает взглядом мою фигуру, но в остальном я для него словно бы не существую. Чувствую, как под моей ладонью на руке Дюваля вздуваются мышцы. Он косится на меня, но я чуть заметно качаю головой. Он явно разочарован.
Жизор и не подозревает, что миг назад мы вели безмолвный разговор о его жизни и смерти. Он спрашивает:
— Я слышал, Анна получила письмо от императора Священной Римской империи. Не просветите ли меня, что он написал?
— Полагаю, — отвечает Дюваль, — это касается только императора и ее.
Он говорит ровным голосом, что плохо соответствует неистовому напряжению мышц.
— Ошибаетесь, — говорит посланник. — Если речь идет о помолвке, воспрещенной французским престолом, это нас очень даже касается!
Я бросаю на Дюваля взгляд из-под ресниц. Понимаю, что это блеф, и гадаю, станет ли Жизор продолжать. И он продолжает:
— Я считаю своим долгом напомнить вам о договоре Ле-Верже. И о том, что юная Анна еще не коронована в качестве герцогини!
— Это лишь формальность, — отвечает Дюваль. — И кстати, одно из положений договора, на который вы так любите ссылаться, гласит, что она сохраняет за собой герцогство и всю полноту власти над ним.
— Да, но лишь в том случае, если выйдет замуж за того, на кого ей укажет французский престол.
— Пока мы еще не слыхали от вашей регентши ни одного дельного предложения, — замечает Дюваль.
— Напротив. Мы предоставили вам целых два.
— В самом деле? Мелкого хлыща-барона и готового рассыпаться старого лизоблюда, который ей в деды годится? — Дюваль небрежно указывает на другой конец зала, и я замечаю седобородого старца, мирно дремлющего в кресле. — Вы что, всерьез полагаете, что один из них мог бы ей подойти?
Жизор безразлично пожимает плечами.
— Что ж, — говорит он. — Значит, мы в тупике.
— В который раз, — кивает Дюваль.
Он коротко откланивается и уводит меня прочь.
Когда посланник больше не может нас слышать, я заново приглядываюсь к человеку, задремавшему в кресле. И почти сразу чувствую, как меркнет и трепещет в нем душа: ни дать ни взять, мерцающий огонек готовой погаснуть свечи.
— Герцогиня правильно делает, не желая принимать женихов, которых ей навязывают французы, — говорю я Дювалю. — Вот этот, например, не позже чем через две недели помрет.
Он замирает на месте и тоже смотрит на старика:
— Ты видишь на нем метку Мортейна?
— Нет, он просто умирает от старости и от какой-то болезни, которая медленно подтачивает его силы.
— И ты все это можешь сказать, просто посмотрев на него?
Я киваю, довольная, что мои умения впечатлили Дюваля. Он хочет сказать что-то еще, но тут ему на плечо опускается тяжелая рука.
— Умеете же вы, Дюваль, едва появившись, всех настроить против себя! Сперва взбесили маршала Рье, теперь вот посланника.
Мы оборачиваемся. Стоящий перед нами мужчина толст и высок, лицо сплошь заросло колючей черной бородой. Губы шевелятся в ней, как два розовых слизня. Он разглядывает меня со всей зоркостью голодного ястреба. На миг мне мерещится нечто леденящее в глубине его глаз, но это ощущение минует тотчас же. Может, это всего лишь подает голос мой темный страх перед мужской похотью?
— Граф д'Альбрэ, — довольно-таки холодно приветствует его Дюваль. — Что привело вас в Геранд?
Так вот он каков, человек, которому покойный герцог обещал в жены свою двенадцатилетнюю дочь!
Граф хитро подмигивает Дювалю:
— О, ваше всегдашнее остроумие!
— Покамест не заржавело, — отвечает Дюваль. — Позвольте вам представить Исмэй Рьенн, мою кузину.
Я со всей подобающей скромностью опускаю глаза и приседаю в поклоне.
— У меня тоже есть, хм, кузина, — говорит граф. — И я ее очень люблю.
Граф берет мою руку и подносит к губам. Они влажные и мясистые. Я содрогаюсь от никакими словами не передаваемого отвращения. Меня начинает трясти. Сейчас выхватить бы кинжал и…
Дюваль, что-то уловив, дотрагивается ладонью до моей спины, и я благодарна ему. Его прикосновение помогает мне справиться с тошнотой.
— Весьма польщен, милочка, — бормочет д'Альбрэ.
— Это большая честь для меня, господин мой, — лепечу я.
Как только моя рука высвобождается из его лапы, я прячу ее в пышные складки платья и там — ничего не могу поделать с собой — вытираю о ткань.
Граф д'Альбрэ улыбается мне так, словно мы давно дружим домами и притом нас связывает некий секрет, к которому не допущен Дюваль.
— Только не позволяй Дювалю совсем уморить тебя этими его вечными разговорами о политике, дитя мое, — говорит он. — При дворе девушку ждет масса удовольствий куда более утонченных! Не пропусти их!
Явственная насмешка в его голосе не оставляет сомнений, о каких именно удовольствиях идет речь.
