чтение, и наступила тишина. Король сам помог Анне встать с колен, держа ее грамоту о вступлении в класс титулованной аристократии Англии и дарственную на 1000 фунтов стерлингов в год пожизненно. Все было совершено.
Не глядя ни направо, ни налево, а только прямо в глаза Генриха, с самым смиренным видом она поблагодарила короля за высокую честь, оказанную ей. Затем, с высоко поднятой головой, украшенной блестящей диадемой со сверкающими бриллиантами, она отступила, повернулась и вышла из зала — ее шлейф несла Нэн Сэвил. Со своей свитой Анна удалилась под звуки труб и горнов; двор остался в неведении о ее сокровенных мыслях.
— Что это значит? — прошептала Маргарет Ли, когда они следовали за новой маркизой.
— Я не знаю, — ответила Роза Вестон. — Я спрошу Фрэнсиса, что он думает обо всем этом. Он… близок… к ней.
Маргарет бросила на нее беглый взгляд, но ничего не сказала.
В приемном зале французский посол наклонился к Суффолку и, благо король был уже далеко и не мог ничего слышать, задал ему точно такой же вопрос.
— Она погибла! — радостно прошептал Суффолк. — Возможно, она беременна, и он попросту расплачивается с ней. Что касается меня, то я был бы рад ее изгнанию.
— Ради Бога, не так громко, — вмешался Норфолк. — Здесь полно тайных агентов. К тому же вы ошибаетесь. Эта особа будет сидеть на троне, запомните мои слова.
Суффолк расхохотался, но при этом все же понизил голос.
— У герцога есть незаконнорожденный сын, который предсказывает будущее по звездам, ваше превосходительство, — сказал он. — Клянусь, он знает, если кто-то откупоривает бутылочку в соседнем графстве. У звезд для каждого из нас предопределен свой путь. Не так ли, Томас?
Говард презрительно посмотрел на его широкий нос.
— Нельзя сказать, что предсказания моего сына безошибочны, — ответил он. — Но, кажется, он осведомлен о том, что должно произойти, и уже оказывался прав в своих предсказаниях.
Посол заинтересовался.
— Я бы очень хотел посетить его, — сказал он. — Я всегда восхищаюсь подобными вещами. Может быть, вы будете так любезны и поможете устроить мне встречу с вашим сыном, лорд герцог.
Суффолк, слегка надувшись, сказал:
— Все это вздор, по-моему. Гадание по стеклу, мистические карты! Это все для старух и молодых простушек. Прошу прощения, господин посол.
Де ла Помрай пожал плечами так по-французски, что это заставило Норфолка ухмыльнуться.
— Каждый имеет право на свою точку зрения, лорд Суффолк. Но я никогда бы не стал шутить с неизвестностью. И по правде говоря, у моего короля есть свой собственный придворный астролог.
— Конечно, он — француз, — сказал Суффолк, как будто этим все можно было объяснить, и продолжал бормотать.
— Я думаю, мой сын будет присутствовать на вечере у маркизы Пемброук, ваше превосходительство, — сказал Норфолк. — Там я и представлю вас.
Де ла Помрай поклонился в знак согласия.
— Вы очень любезны, милорд. Возможно, я спрошу его о будущем Англии, а также о своем собственном.
Он рассмеялся, но его глаза были настороже и не улыбались.
— Я очень сомневаюсь, что он скажет вам.
— Но я так понял из того, что вы только что сказали, что госпожа маркиза станет королевой, несмотря на сегодняшнюю странную церемонию.
— Я только выразил свое мнение, — уклончиво ответил Норфолк.
Но француз был стремителен и находчив. Не только из-за его дипломатического искусства король Франции Франциск назначил его послом в Англию в то время, когда там происходили самые грандиозные изменения, которые когда-либо переживала страна.
— Во всяком случае, лорд герцог, — сказал де ла Помрай, кланяясь вновь, — я совершенно убежден, что ваш сын-астролог дает вам советы. Было бы неразумно с вашей стороны, если бы вы не спрашивали его, не правда ли, сэр? Всего вам доброго. Мне необходимо переговорить с доктором Гардинером, он как раз идет сюда, не возражаете?
И он удалился, сверкая кольцами и источая аромат тонких парижских духов.
К двум часам дня во дворце все стихло. Были слышны голоса лишь в часовне Святого Георгия перед покоями Его Светлости; новая маркиза, тем не менее, благоразумно оставалась в своих апартаментах; оба не могли не думать о предстоящей ночи, и каждый по-своему страшился этого.
Генрих думал: «Боже милостивый! Должно было пройти шесть лет, прежде чем свершилось мое желание. Шесть долгих лет».
Он не мог думать без содрогания о том, как ужасно заканчивались его отношения с Екатериной. Каким униженным он себя чувствовал, каким обессилевшим, когда потерпел неудачу в том, в чем мужчины всегда видят подтверждение своей мужской значимости. Господи, в каком беспокойстве он пребывал, страшась бессилия. И потом эта тайная, боязливая беседа со своим главным врачом, доктором Кромером.
— Но простите меня, ваша светлость, так же ли у вас с… с… другой леди?
— Нет другой леди, — сухо отрезал король. — Только королева. — Каким образом у него мог быть еще кто-то, если он стремился обладать только ею — этой миниатюрной темноволосой дочерью кентского рыцаря?
— Я понимаю.
Доктор Кромер задумчиво теребил пальцами бороду. Он впервые в жизни оказался в таком щекотливом положении. Одно неверное слово — и можно закончить свои дни в Тауэре, но, несмотря ни на что, он должен выполнять свои обязанности врача по отношению к своему пациенту, будь это пахарь или король.
— Ваша светлость, — снова попробовал он, — а бывает все, как надо, когда ваша светлость… ээ… возможно… ээ… помышляет об этом?
— Помышляю? — непонимающе повторил Генрих.
«О, Боже, как он может быть таким бестолковым?» — подумал Кромер.
— Думаете… приятные мысли.
«Теперь он должен понять меня, просто должен!»
— О, понимаю!
Генрих ухмыльнулся, глядя на него. Он мог быть очень привлекательным, совсем по-мальчишески, когда хотел этого.
— Да, доктор Кромер. Все в порядке со мной в такие минуты. И также, когда я целую… одну особу.
— Тогда, Ваша Светлость, я боюсь, что причина кроется в Ее Светлости. Прошу прощения, Ваше величество, но я обязан говорить правду.
Какое облегчение после выговоренного! И еще большее облегчение чувствуешь, видя улыбку короля.
— Значит, я не потерплю неудачи, если «одна особа» даст свое согласие?
— Вам не нужно этого бояться, Ваша Светлость.
Но как мог предположить Генрих, что «одна особа» будет из года в год томить его ожиданием. И вот теперь он будет лежать в своей огромной постели и молиться о том, чтобы ночью, когда она наконец окажется рядом с ним, он был бы в состоянии совершить то, о чем так безудержно мечтал. Обладать ею — страстно, грубо отплачивая ей за то, что она тысячу раз отказывала ему. Будь он менее щепетильным, он попросил бы снадобья у доктора Кромера или даже у этого знахаря Захария — внебрачного сына Говарда. Но, сделав так, он объявил бы всему миру, как близка его желанная цель — обладание его возлюбленной Анной. Но он слишком любил ее, слишком лелеял, чтобы допустить даже намек на подобные сплетни. Он должен верить во все, что было для него священным, и пусть Бог простит его, но самым сокровенным была любовь к Анне.
