меня. Я чувствую, что вызываю у нее раздражение.
Роза рассмеялась.
— О, Генри, ну как вы можете кого-то раздражать? Добродушнее и любезнее вас нет человека на земле.
— Как безрадостно звучит это для меня. Я не хочу выглядеть глупым, Роза.
Она хотела сказать: «Ты не прав», но слова замерли у нее на устах, потому что они в самом деле всегда думали о нем как о преданной, но не слишком смышленой собаке. Но его настороженные, горящие глаза ждали одобрения. И Роза солгала:
— Вы никогда не могли быть глупым. Ваша доброта придает вам яркость. Вы — замечательный друг.
Он неожиданно поднес ее пальцы к губам и поцеловал их, и в это мгновение она поняла совершенно точно, что Генри любит ее, поняла, почему леди Вестон забеспокоилась, и сердцем почувствовала, что если еще какое-то время будет в разлуке с Фрэнсисом, то легко может случиться так, что она станет наслаждаться счастьем, оказавшись в стремительном потоке обожания, исходящем от этого надежного, непоколебимого мужчины, так отличающегося от своего друга Фрэнсиса, как свинец от ртути. Она мягко отстранила свою руку.
— Думаю, что я уже скоро смогу вернуться ко двору, — сказала она.
— Но вы достаточно хорошо себя чувствуете? Что вам советует доктор Бартон?
— Доктор Бартон подлечивает меня своими микстурами. Я думаю, что он слишком уж боязлив.
— Вы скучаете по Фрэнсису? — вдруг спросил он.
Она повернулась и посмотрела на него.
— Да, Генри, скучаю. Я думаю, возможно, человек только тогда понимает, как сильно он любит другого, когда находится в разлуке с ним. Вы испытывали это когда-нибудь?
— Да, — ответил он и, отвернувшись, уставился в окно в конце галереи.
— Я думаю, что вела себя глупо, когда была в последний раз при дворе. Я не должна жить прошлым. У меня еще будут дети.
— Я уверен в этом.
Он бы отдал все на свете, только бы быть отцом ее детей. Он представил себе веселого маленького сына, коренастого, как он сам, и дочку, прелестную, как Роза.
— Ревность стала причиной этого, Генри. Я приревновала его к миледи.
Он перестал смотреть в парк и повернулся к ней.
— Господи, ревновали к ней? Но, по сравнению с вами, она безобразна.
Он так простодушно сказал это, что Роза расхохоталась.
— Вам надлежит быть более уважительным. В миледи нет ничего безобразного. Мужчины обожают ее, уверяю вас.
— Это что-то другое. У нее, конечно, много поклонников…
— …Одним из которых является Фрэнсис.
Ниветт подумал: «Сейчас я мог бы посеять между ними раздор, заронить сомнение, которое всегда будет в ее мыслях, и таким образом смог бы завоевать ее — если не жениться, то получить блаженство в постели».
Но как он мог подавить все, что было так естественно для него? Его честность заговорила в нем.
— Фрэнсису она нравится, это правда. Но у вас даже мысли не должно быть, что он влюблен в нее. Ведь как только он потеряет вас, то пропадет.
— Вы вправду так думаете?
— Клянусь Пресвятой Девой, это так!
— Но он был в ярости, когда я покидала двор, и с того дня я не видела его.
— Я встретился с ним, когда он отправился на корабле во Францию, он был очень приветлив. Вам нечего бояться.
Она протянула руку и коснулась его руки.
— Спасибо, Генри, — сказала она.
— Вы же знаете, что всегда найдете во мне друга. Помните об этом, Роза. Что бы ни случилось, я всегда буду рядом, если вам потребуется моя помощь.
Роза улыбнулась ему.
— А если вы женитесь, ваша жена тоже будет моим другом?
— Несмотря на страстное желание моих родителей, я не собираюсь жениться — если только она не будет похожа на вас.
— Льстец! — воскликнула она и побежала по Длинной галерее, и песня, которая месяцами молчала внутри нее, вдруг прорвалась на ее уста.
Прошло уже три дня, как Захарий приехал в Кале; три дня, в течение которых он много и усердно работал: Утром следующего дня после первого приема Генриха Тюдора он явился в казначейство, где находилась резиденция французского короля, — и его почти сразу же проводили в кабинет, где Франциск сидел за столом, разбираясь в государственных бумагах. Он посмотрел на Захария, когда тот вошел, а затем поднялся, чтобы приветствовать его.
— Мой дорогой молодой друг, — сказал он по-французски, — с большим удовольствием приветствую вас. Жажда знаний — в любых областях — всегда увлекала меня.
Захарий поклонился, он не мог противостоять искушению и воспользовался трюком, который сам придумал, чтобы производить впечатление на почтенных леди при дворе: в его руках появилось магическое стекло и мистические карты.
Рассмеявшись, Франциск зааплодировал.
— Глубокие карманы в вашей одежде, не так ли?
Захарий кивнул и улыбнулся.
— Я думаю, однако, что остальное ваше искусство гораздо большая тайна для человечества. Расскажите мне, как вы овладели этими силами.
Захарий покачал головой.
— Ваше Величество, я не могу говорить. С того времени, как я себя помню, мать открывала мне сокрытые тайны жизни, и, раз я был ее сыном, она передала мне дар ясновидения. Я сразу понимал то, о чем она мне рассказывала. Затем отец отослал меня к одному ученому, который не только научил меня читать и писать, обучил латинскому и греческому языкам, но и показал мне, как могущественные звезды, совершая свой путь на небесах, оказывают влияние на жизнь королей и простых смертных.
— Итак, я не смогу постичь ваше искусство?
— После многих лет учебы, Ваша Светлость, вы сможете хорошо познать тайны небесного свода, но я сомневаюсь, что вам удастся, держа магическое стекло в одной руке, узнать, осязая будущее, то, что неизбежно должно произойти.
Франциск улыбнулся и показал Захарию на стул.
— А вы предскажете мне мою судьбу?
— Конечно.
— Даже если она будет несчастной?
— По ритму, окружающему вас, я знаю, что ничего плохого Вашу Светлость не ожидает. Но разрешите, я посмотрю внимательней.
Король Франции наблюдал за тем, как смягчилось лицо Захария, погруженное в призрачное безмолвие, стекло отсвечивало на его черном плаще. Он молчал долго, потом заговорил.
— Ваша Светлость, ваше имя будут помнить в веках не за блестящие победы в войне, и страдания, приносимые войной, быстро забудутся. Ваше имя будут помнить за то, что вы дадите миру благодаря вашей любви к искусству. Вы уже пригласили во Францию и поддержали человека по имени Леонард…
— …да Винчи?
— Дарование которого выше понимания простых смертных. И еще два великих художника — Рафаэль и Тициан — достигнут величия благодаря вашему покровительству. За это человечество всегда останется у вас в долгу. По великим законам вознаграждения ваша собственная жизнь всегда будет яркой и
