был прерван приглашением к обеду. За столом Захарий оказался рядом с бойкой молодой женщиной, назвавшейся Розамундой Банастр и сообщившей ему, что она — дочь леди Банастр.
— А вы — известный астролог из Англии, не правда ли? Не удивляйтесь, каждый слышал о вас, даже мы, неотесанные бедняги, чья судьба — прозябать в этом погруженном во мрак городе.
— Вы находите Кале скучным? А мне он кажется центром активной жизни.
— Действительно, временами, как, например, сейчас, здесь бывает оживленно. Но вы и представить не можете себе, что значит постоянно жить здесь. Каждый наизусть знает дела другого, и тут не с кем встречаться, кроме как с важными господами из Англии. Клянусь Богом, мне предопределено рано сойти в могилу от отчаяния. Предскажите мне будущее, доктор Захарий, обречена ли я умереть старой девой?
При этом она посмотрела на него совсем не девичьим взглядом, от которого его без причины бросило в жар. Он поспешно отвернулся и увидел, что четыре пары враждебных глаз устремлены на него. Законные дети его отца — леди Мэри Говард со своим женихом — незаконнорожденным сыном короля, и граф Суррей, шестнадцатилетний молодой человек, но уже со своей юной женой — уставились на него ледяными взглядами. Жена его брата по отцу, Суррея, Франциска — ей тоже было шестнадцать лет, зашла так далеко, что показала ему язык. Генри Фитцрой, герцог Ричмондский, которому еще до конца года предстояло жениться на сестре Захария, глядел самодовольным немигающим взором.
— А что это за люди, — удивленно спросила Розамунда, — как они смеют так бесцеремонно разглядывать вас?
— Знакомые придворные, — уклончиво ответил Захарий и, поднявшись, стал улыбаться, махать и раскланиваться так яростно и с таким чрезмерным усердием, что четверка была вынуждена ретироваться и в конце концов отвести взгляды.
— Но ведь это сын короля, герцог Ричмондский, не правда ли? — продолжала щебетать Розамунда, прислоняясь к плечу Захария.
— Да, да. Мы — старые друзья.
— Мне было бы очень приятно познакомиться с этими людьми. Я завидую вам, доктор Захарий. Вы женаты?
Он повернулся, чтобы рассмотреть ее как следует. Она была очень хорошенькой девушкой — полногрудой, с золотистыми волосами и со взглядом сорванца. Захарий подмигнул ей и сказал:
— Да, но моя жена в Англии, не так ли?
— А я здесь.
— В самом деле, вы здесь, — сказал Захарий и, протянув под скатертью руку, положил ее на бедро Розамунды. Было очень приятно коснуться его и нежно пожать.
«Что делать? — подумал он. — Я был верен Джейн в течение двух лет. Нет, почти трех, если учитывать время до женитьбы на ней. И такова, рано или поздно, судьба каждого живого мужчины, скитающегося за границей, за исключением без меры уродливого. Следовательно, я сделаю это охотно и с приятной улыбкой, как делал и мой отец до меня».
И он поднял свой бокал за Томаса Говарда, который был увлечен разговором с веселым собутыльником, шурином короля, герцогом Суффолкским.
— Вы пьете за своего отца? Здесь открыто говорят о том, что вы — незаконнорожденный сын герцога Норфолка.
— И это правда, мадам.
Его глаза сверкали, и на какой-то момент Розамунда Банастр засомневалась, не позарилась ли она на нечто большее, с чем могла справиться. Но потом она весело подумала: «Ради всего святого, это лучше, чем увядать в бездействии».
Их руки соединились под столом, когда звуки труб возвестили о появлении масок. Их пальцы переплелись, и Захарий, полный желания, больше думал о дразнящей его едва прикрытой груди Розамунды, чем о танцовщицах. Но все же было что-то ласкающее и манящее в этих четырех молодых танцовщицах, одетых в темно-красное и зеленое, и им овладело желание полностью расслабиться, предоставив событиям вечера идти своим чередом. Но вдруг одна из восьми танцовщиц в масках, следующих за четырьмя девушками, привлекла его внимание. Хотя ее лицо скрывалось под кружевной красно-золотистой маской, по повороту головы и изящной поступи он сразу понял, что Анна Болейн наконец-то появилась — ее добровольное затворничество закончилось. Грациозно двигаясь в такт музыке, с протянутыми вперед руками, она направлялась к месту, где рядом сидели короли. Ни ее черты, ни облако волос не могли быть видны под маской, закрывающей лицо до шеи, делая ее похожей на фантастическое видение.
Короткий взгляд на Генриха — одурманивающий и улыбающийся — объяснил ему все. Он был участником заговора. Но Франциск I явно не имел понятия, что происходит, когда леди коснулась его плеча и, присев в реверансе, пригласила на танец. Он галантно поднялся, в то время как остальные одиннадцать танцовщиц тоже выбирали себе партнеров на танец среди сидящих за главным столом. Когда Генрих встал, чтобы присоединиться к танцу, разом поднялись все мужчины в зале. За исключением старейших все повернулись к женщине, находившейся рядом с королями.
— Госпожа Банастр, — сказал Захарий, — ничто не доставит мне большего удовольствия, чем танец с вами, хотя я должен сознаться, что я вовсе не такой умелый танцор, как вы думаете.
— Доктор Захарий, — ответила она, — быть вашим партнером в любом виде удовольствия для меня отрадно.
И, сделав реверанс, она легко заскользила, доверяясь мелодии. Захарию подумалось, что он никогда не видел такой прекрасной компании: неприязнь и интриги позабылись, Придворные английского и французского королей вместе исполняли самый веселый танец всех времен. Генрих XIII не встал в пару, а, двигаясь среди танцующих, со смехом сдергивал с них маски — последними оставались лишь Анна и французский король. Когда была снята ее маска, она сделала глубокий реверанс, смиренно поднеся руку Франциска к своим губам. Ее опущенные плечи, изгиб спины подчеркивали ее целомудрие. Одним этим жестом она расправилась со всеми слухами, которые мог слышать Франциск — что она якобы не что иное, как властная проститутка. Ее распущенные волосы, украшенные драгоценными камнями, все еще лежали изящными прядями на его руке, когда он помог ей подняться, и одним движением она преобразилась в царственную особу, сверкающую золотом и бриллиантами. Мимолетного взгляда на короля Франции было достаточно, чтобы понять, что он совершенно очарован. Анна подняла голову и повела глазами, и тут они с Франциском рассмеялись.
— Значит, это — знаменитая маркиза, — проговорила Розамунда. — Я никогда раньше не видела ее. Это была умная мысль — подойти к французскому королю в маске. Вы считаете, это она придумала?
— Без сомнения, — ответил Захарий.
Общий танец, наделавший столько шума, кончился, и зазвучала нежная мелодия паваны.
— Как только удалятся Их Светлости, сразу же уйду и я, — сказал Захарий, продолжая танцевать. — Я веду спокойную жизнь простого цыганского парня и не привык к такому бурному веселью.
— И куда вы пойдете, бедный, смущенный, молодой провинциал?
— В свою холодную постель в башне Бошамп. А вы?
— Моя мать дома, у нее простуда, а дом полон размещенных там придворных. Знаете, у нас битком набито народу. Может быть, вы внесете радость в мою жизнь и предскажете мне будущее?
— С удовольствием, — сказал Захарий.
Глядя на нее, он думал, что никогда ничего не хотел так сильно, как вернуться в круглую комнату в башне и лечь в постель с ней. Впрочем, при этом он знал, что, хотя может бросаться в объятия многих страстных девиц, никогда не покинет очаровательную женщину, которая осталась в Англии и ждет его ребенка.
Но он уже не думал об этом, когда раздался легкий стук в дверь и появилось нахальное личико Розамунды.
— Я думала, что никогда не доберусь сюда, — сказала она. — Улицы забиты возвращающимися домой.
— Томас Уатт видел вас?
— Нет. Только Фрэнсис Вестон — он входил в башню, направляясь играть в кости.
— Он — человек надежный. Фрэнсис больше предан азартным играм, нежели женщинам. Он ничего не скажет.
