Милые Крошки

— Матерь божья, не вертите голову, — прошипел синьор Тезивези.

— …во вторник ей двенадцать с половиной, озорной ласточке, — продолжила няня Доджсон. — Кассиану одиннадцать с четвертью в следующую среду, маленькому разбойнику.

— Сегодня мы у леди Гроб д?Артур, — сказала миссис Крошки. — Вы знаете, они были на Карибах.

— Кассиан у нас инженер, — сообщила няня Доджсон, принюхиваясь. — А Примуле десять, сладкой баловнице. День рождения был две недели назад. Вы ужинали у Тигарденов…

— Нет, у де Барпа, — возразила миссис Крошки. — Какие там цветы! А скажите мне, дети дома?

— Да, мадам.

— Как мило. Ох, мне надо бежать.

— Только когда докручу голову, — сказал синьор Тезивези.

А няня Доджсон затопала вверх, на безмолвствующий этаж. Не будь она няней, она бы побожилась, что там пахнет дымом.

Но няням божиться не положено.

* * *

В детской перед горящим камином сидели трое детей. Камин был облицован бесценным итальянским мрамором. Уголь в нём горел самого высшего сорта. Вилка, на которой дети поджаривали аккуратно связанного городского голубя, была из золота и платины.

Стены комнаты украшали портреты Хороших Детей, написанные Ренуаром, а в золоченых рамках под стеклом были выставлены кукольные платьица с ярлыками «Ив Сен-Лоран», «Джорджо Армани» и «Баленсиага». Свободное пространство между этими произведениями искусства занимали красного дерева дощечки с головами мышей, пойманных в детской Кассианом и искусно превращённых в чучела Примулой. И одна доска побольше с кругловатой вещью из потертого коричневого плюша. На доске красовалась медная табличка с надписью: «Часть Королевского Михаила». Под табличкой скверный ребёнок (а других в этой комнате не было) вырезал печатными буквами: «Медвежий зад». И в самом деле, дорогой читатель, это была задняя часть медведя, самого ценного, самого редкого Медведя, из-за которого некогда разгорелась самая настоящая война.

Впрочем, мы забегаем вперёд. Всему своё время. Вы удобно устроились?

Вот и отлично!

На стене детской звякнул колокольчик.

— Идёт, — сказала Маргаритка. Маргаритка была конопатая, с задумчивыми ядовито-зелёными глазами и роскошными кроваво-красными ногтями — сейчас она как раз сушила их перед камином.

— Иди, няня, оторвёмся, — процедила сквозь зубы Примула. У Примулы были прямые светлые волосы, перехваченные лентой, и добрые голубые глаза — сейчас они задумчиво щурились, глядя на тихонько скворчащего голубя. Примула была азартной и умелой поварихой.

— Замыкаю первый и второй контур, — объявил Кассиан, плотный черноволосый мальчик с низким, запачканным машинным маслом лбом. Из-за этого казалось, что он сосредоточенно хмурится, — впрочем, так чаще всего и было на самом деле. — Готовы? Три, два, один. Пуск!

* * *

Возмутительно! — подумала няня Доджсон, увидев на площадке верхнего этажа игрушечный автомобильчик. В доме Крошек она работала уже довольно давно — целых восемнадцать дней, — но до сих пор не добилась мало-мальски значительных результатов. Родители были — лучше и пожелать нельзя: никакого вмешательства. Папа — занятой человек, сам себе не принадлежит. Мама… ну, как бы не совсем мама. Скорее, как бы папина секретарша, проводившая с папой больше времени, чем мама, покуда маму не отослали с глаз долой, из сердца вон и мама-секретарша не заняла её место. И, конечно, миссис Мама-секретарша знала, что требуется детям — а именно, няня, строгая, но справедливая.

О да, — подумала няня Доджсон мозгом величиной с горошину, надежно запертым в черепной коробке с тридцатисантиметровыми стенками и сверху защищенным особо прочным коричневым котелком. — Идеальное место. Никакого вмешательства!

Хотя дети были трудные, что и говорить. Например, — подумала няня Доджсон, — игрушечный автомобильчик на лестнице. Разве воспитанный ребёнок бросит здесь игрушечный автомобильчик, если няня учила его класть вещи на место?! Нет, это уж слишком!

Слегка пыхтя, няня Доджсон наклонилась, чтобы подобрать автомобильчик Это была плотная увесистая женщина — отличного телосложения для няни, но не для того, чтобы карабкаться по лестницам.

Может быть, именно поэтому она не заметила проводов, тянувшихся под ковром от автомобильчика и через аккуратную дырочку в красивой резной двери уходящих в детскую.

Нянины пальцы сомкнулись на автомобильчике. Двести сорок вольт электричества пронзили её дородное тело. Коричневый котелок взвился в воздух и прилип к потолку. Серо-стальные волосы её встали дыбом, и няня Доджсон зашипела, как бутылка папиного «Боллинжера» — это, как вы сами понимаете, такой сорт шампанского, поразительно шипучего и изумительно дорогого.

Автомобильчик выпал из её дымящихся пальцев. Няня Доджсон потянулась к дверной ручке, но, вовремя вспомнив, что случилось в прошлый раз, когда она дотронулась до металлического предмета в этом доме, передумала и с криком: «Я иду, нехорошие дети!» — плечом вперед ринулась на дверь.

Читатель, ты, наверное, скажешь, что обычно няни не бросаются на дверь всем телом, словно игроки в регби. Ты ошибаешься, читатель, — и в этот роковой вечер Маргаритка оказалась догадливей тебя. «Ага», — прошептала она, дуя на кроваво-красный ноготок.

Кассиан распахнул дверь.

— Добрый вечер, няня, — вежливо пропели дети.

В комнату со скоростью сорок восемь миль в час влетела няня Доджсон. Врезавшись в спинку дивана, она отрекошетила и, не сбавляя скорости, понеслась направо к двери ванной, услужливо открытой для неё Примулой.

Там она заскользила, как на коньках. В голове её металась одна-единственная мысль, и вот какая: в комнате определённо пахнет горелым. Потом думать стало некогда, потому что мир вокруг внезапно сделался жёлтым.

Жёлтым?!

Трое Крошек стояли в дверях ванной комнаты и с интересом наблюдали, как начищенные до блеска башмаки няни Доджсон несут свою хозяйку по намыленному полу к ванне. Когда няня Доджсон перекувырнулась через бортик, взметнув огромный фонтан заварного крема, они торжествующе затрясли кулаками.

Заварного крема?!

Малолетние Крошки прекрасно знали, что они любят — и это определённо не был заварной крем, особенно подгоревший. О чём они и не преминули сообщить няне Доджсон едва ли не раньше всего прочего. Однако следующие две недели няня Доджсон упорно кормила их подгоревшим заварным кремом на завтрак, на обед и на ужин и не позволяла встать из-за стола, пока весь не съедят.

— Как думаете, утонет? — спросила Маргаритка. Её интересовал не процесс, а результат.

— Посмотрим, — ответил Кассиан фразой, часто употреблявшейся бывшими нянями Крошек (пока что их сменилось семнадцать).

— Раньше сварится, чем утонет, — предположила Примула, которой было поручено развести небольшой костер под ванной. — Атас!

Няня Доджсон, вся в желтоватом саване заварного крема, поднималась из ванны. Она издавала бульканье, сквозь которое с трудом просачивался бессвязный лепет: «Никогда в жизни… бедные родители… никакой управы… отправитесь спать без ужина». Наконец кремовая гора выбралась из ванны и, пятная пол, двинулась к двери.

— Третья фаза, — сказал Кассиан, крутя рукоятку маленькой лебедки.