– Где гарантия, что «черный ящик» не повредился и запись цела? Как он выглядит?
– Я не могу этого сказать, – она отвернулась. – Но если бы не было уверенности, что он есть, мы бы не шли в Глубь.
– Если бы у кого не было уверенности?
– Не знаю. У Тараса Петровича.
– А чё! – подал голос Момент. – «Если мир есть, значит, его создал бог». Аргумент, против которого не попрешь.
Туман поредел и теперь висел полосами. Мелькали стволы деревьев и серая гладь канала, солнце давно скрылось за соснами.
– Даже до Дмитрова не дотянули, черт! – сетовал Момент. – Похоже, на месте толклись. За Дмитровой пути раскурочены – придется пехом. Веселенький вечер я вам гарантирую. Тут такое водится, тако-ое! В страшном сне не приснится. Не, присниться может, но сразу проснешься. С криком.
– А где эшелоны с зэками останавливаются? – спросил Астрахан.
– А мы стрелку проехали, помнишь? Там они вбок отваливают, западнее их база. Живут на ней… как американцы в Афганистане, слышал же? Это русские в прошлом веке по всей стране бесстрашно шастали, а американцы в Афгане на своих базах затворятся, стволами ощетинятся, чтоб никакой местный и близко не подошел… Вот и вояки наши также: база их со всех сторон огорожена забором и колючкой в три полосы, сенсоры, гнезда. Ворота раздвинули, эшелон впустили и сразу закрылись. Потом экспедиции с прибывшими зэками наружу потихоньку выпускают. Кто возвращается, кто нет. Через пару месяцев новый эшелон пришел с новыми зэками и с припасами. Командование базы туда добытые сувениры, железы и выживших, реабилитированных зэков сгрузило, припасы с новыми урками приняло… Такой вот бизнес у генералов. Не, в натуре-то, конечно, все официально, только понятно же, кому с этого настоящий профит, государству или армейским чинам…
Марина обхватила себя за плечи и ссутулилась. Гена, скрутив самокрутку, ответил на пронзительный взгляд Данилы:
– Чес-слово, последняя, бро. Пусть меня лучше от косяка штырит, чем от Сектора. Кондрат, дунуть хочешь?
Тот не ответил – так и стоял, опершись коленом о сиденье, выставив ствол автомата. День все не заканчивался. Мелькали деревья-дачи-столбы. Марина молчала, Момент стращал историями, Кондрат бдил.
Когда начало смеркаться, Гена занервничал и, наплевав на собственное обещание, скрутил новую самокрутку. Кивнул Кондрату: давай? Тот промычал что-то нечленораздельное. Запахло травой.
Сбоку, между полосами тумана Данила разглядел трассу, шедшую параллельно железной дороге. Вскоре обозначился переезд: торчащая вверх красно-бело-ржавая палка шлагбаума и навечно погасший семафор.
– Вот она! – возопил Момент. – Есть! Мы почти в Дмитрове!
Мертвый семафор захрипел, мигнул красным. Марина вздрогнула, крякнул Кондрат, даже Данилу проняло: будто мертвец в гробу поднялся, а потом рухнул уже навсегда.
– О-о, какое это место! Обожаю! – воскликнул как ни в чем не бывало Момент, докуривая косяк. – Большой город был, современный. Сто тысяч населения. А потом – бац! Часть народу пропала, часть померла, а кто остался жив, тех вмуровало, кого – в дерево, кого – в асфальт, так они и умирали. Вояки, которые первыми туда попали, седыми возвращались. Кто уцелел, конечно. Вот так идешь-идешь, а на тротуаре – скелеты, какой в тряпье, синтетика-то не гниет, кто без одежды. А в торговых центрах – ужас, бро. Братская могила. Я один раз там был с Ромкой Чубом, напарником, так чуть не сгинул, там лозой все оплетено и искажения бродячие, которые фиг почуешь. Хлоп – и труп. Ну и бродит всякое. Чуб говорил, ночами город оживает: шастают призраки пропавших, путь назад ищут. Там он и погиб, земля ему пухом.
– И что, – проговорила Марина, – они до сих пор так все и лежат… мертвецы эти?
– Лежат-лежат, сестренка, – радостно закивал Момент, которого несколько вштырил очередной косяк. – А чё б им, я тебя хочу спросить, и не лежать? Кто в машинах остался, те особо прекрасны, их никто не обглодал. Самое интересное, живность вся тоже передохла, а деревьям хоть бы хны.
Мимо проплывали пригородные дома, столбы с провисшими проводами, побуревшие спутниковые антенны. Буйная зелень заслоняла трассу, которая теперь была справа. Миновали бетонный забор, изрисованный потускневшими граффити. Одна из плит упала, открыв взору автостоянку и разноцветные легковушки со спущенными шинами, вагончик охранника и собачью будку, рядом с которой укоренился бурьян.
– Заночуем за городом, – нарушил тишину Момент. – Я одно место знаю отпадное, раза три там останавливался. В городе и стремно, и опасно. О, смотрите, – Момент указал на длинное здание, оплетенное лозой: – Автовокзал. Ща желдор вокзал будет. Только бы колея была свободна.
На праздничном бело-розовом здании вокзала еще читалось «Дмитров». Несмотря на то что краски поблекли, металлочерепица потускнела, водосточные трубы отвалились, а на стене сгнил кондиционер, выглядело оно на удивление целым. Над металлопластиковыми дверями красным по белому: «Вход в вокзал». На асфальте лежал скелет: руки вытянуты к рельсам, ноги – к зданию.
Ехали по второй колее, первая тоже пустовала, а на третьей ржавели вагоны-цистерны с мазутом.
Мрачное зрелище. Не кладбище даже – один огромный склеп, стилизованный под город с блестящим пластиком зданий и затемненными стеклами. Понятно, почему Гена не хочет тут ночевать.
– Тут всегда туман, не туман… Водянистая такая взвесь, – Момент подергал себя за косичку бороды, полез в рюкзак, вынул кильку в томате, открыл и принялся поедать. И лишь сейчас Данила понял, что голоден.
За городом все колеи слились в две, вскоре исчезла и вторая. Момент выбросил консервную банку, рукавом вытер рот и сказал:
– Чуть-чуть осталось. Вот буквально пятнадцать минут – и привал.
Началась промзона: заборы, заборы, заборы, за ними – ржавые конструкции, трубы, серые унылые здания, лебедки и подъемные краны. Снова заборы, дозорные вышки, гигантские цистерны – нефтебаза.
Затормозили возле гаражей, дрезину оставили на рельсах. После многих часов тарахтения в ушах звенело, звук походил на звон высоковольтных проводов.
Данила помог Марине спрыгнуть на землю. Девушку шатало.
– Здесь чувствуется Глубь. Я как под прессом, – объяснила она. – Нужно привыкнуть.
Сгрузили рюкзаки и вниз по насыпи поспешили за Моментом. Замыкал Кондрат. Целью оказался один из брошенных заводов с огромными железными воротами, выкрашенными черным. Краска от времени вздулась волдырями.
– Тут почти совсем безопасно, – объяснил Момент и потянул ворота на себя. – Забор высоченный плюс ворота – никакая тварь не подберется.
Ворота были заперты изнутри. Момент выругался и пнул их ногой, развел руками и возопил:
– Бро, это моё место! Супернадежное! Что за козел туда забрался! – Он снова ударил по воротам. – Открывай, сволочь! – вздохнул и добавил шепотом: – Одно радует: это человек, хренозавры запираться не умеют.
Заскрипели петли, донеслось недовольное бормотание, наконец, заговорили громко:
– Кого несет?
– Открывай! Переночевать негде! – крикнул Момент.
Ворота дернулись, кто-то выглянул в щелку. Хряцнула щеколда, и створки с ржавым скрипом разошлись в стороны.
Супернадежное убежище Момента оккупировал молодой мужчина. На вид ему лет двадцать пять– тридцать. Правильный овал лица, чуть выдающийся подбородок, прищуренные ярко-зеленые глаза… Взлохмаченные черные волосы, забранные в хвост, открывали крупные, слегка оттопыренные уши.
– А-а! – воскликнул Момент и щелкнул затвором.
Данила глянул на приятеля: тот перешел в боевой режим, сделался подтянутым, сосредоточенным. Целился он парню в голову, и руки его подрагивали. Марина схватила Данилу за локоть. Кондрат на всякий
