Все. Узнала. Олег отвернулся. Они молчали. Долго. Очень долго.
У Олега было одно желание: провалиться сквозь землю.
А она ничего не могла понять. Откуда здесь взялся этот парень? Сегодня он другой, не нахальный. Только какой-то странный. Почему он хотел спрыгнуть с поезда? Или это розыгрыш, дурацкая шутка?
— Ты все это выдумал? — спросила она в упор.
— Что?
— Эту чепуху про машиниста?
Чтобы Олег сейчас ни сказал, она все равно не поверит.
— Выдумал.
Девушка вспыхнула.
— Интересно, что бы ты делал, если бы я тебя не удержала?
Олег промолчал.
— Напрасно схватила! — безжалостно сказала она. — Надо было дать тебе прыгнуть! Самоубийца- любитель…
Ей было обидно за свое волнение, слезы. Олег ничего не мог ответить.
— Часто ты такой цирк устраиваешь? — не унималась девушка.
Олега охватила злость. Странно, но ему сейчас было совсем не так страшно, как четверть часа назад.
— Два раза в неделю. По вторникам и четвергам.
— Сегодня пятница.
— Значит, с этой недели — три.
— А где твой приятель сегодня выступает? Как это он тебя одного отпустил?
Олег прижался к окну. Все бы отдал сейчас за то, чтобы не было «вчера», а было бы только «сегодня». Тогда бы он с ней совсем иначе разговаривал.
Сумасшедший состав нес их в ночь. За темным окном только угадывались очертания лесных посадок, разрывов полей. Сколько раз он видел это из окна вагона.
Я вспомнил, как мы провожали папу. Он ехал в международном вагоне. Первый раз в жизни. Как я теперь в мягком…
Никогда мне не приходилось бывать в таком шикарном купе. Позолоченные ручки, крючки, полочки.
Маме понравился умывальник с душем, а мне зеркала. Их было три, и мы отражались в них сразу со всех сторон. Казалось, в купе полно людей. Папа был весел, шутил.
Потом мы ушли. Он остался один. Он смотрел на нас через стекло и строил мне смешные гримасы.
Поезд тронулся. Мы пошли за вагоном. Папа улыбался и махал нам рукой. Потом мы отстали. Но поезд шел еще медленно. Я изо всех сил побежал и еще раз догнал вагон у самого края платформы.
Папа все стоял у окна. Но не улыбался. Он думал, что его никто не видит, и у него были грустные, грустные глаза…
За окном вспыхнул яркий свет. Оглушительный грохот ворвался в кабину.
Олег невольно отшатнулся.
Мимо проносился встречный поезд. На огромной скорости слились в одну полосу освещенные окна вагонов.
Там сидели пассажиры, ужинали, разговаривали, играли в домино, пили пиво. Они были всего в каких-нибудь полутора-двух метрах.
Поезд промчался. Через полчаса он остановится у станции.
Олег застонал от подступившей тоски.
Девушка искоса взглянула на него. Но Олег молчал, а спрашивать она не хотела.
Паренек стоял тихий, совсем не похожий на вчерашнего. Пожалуй, даже симпатичный… Впрочем, она не успела рассмотреть как следует.
Девушка осторожно коснулась его рукой. Олег обернулся. Она взглянула ему в лицо. В ее глазах мелькнул испуг.
Начальник разъезда «38-й километр» растерянно перечитывал телефонограмму.
— Ну и ну! Такого еще никогда не было!
— Мне приходилось, — сказал пожилой дежурный.
— Составы под откос пускать?!
Дежурный кивнул.
— Это когда же?
— В войну.
— Так то в войну!..
Начальник был очень молод. Война для него была кинофильмом.
Она стояла спиной ко мне. Плечи ее вздрагивали. Я пробовал успокоить ее, но она не обернулась. Я видел, как она кусала губы, чтобы не разрыдаться в голос. Со слезами она ничего не могла сделать, они текли у нее по щекам. Я вынул из кармана платок.
— На, возьми, — сказал я. — Чистый.
Она, не оборачиваясь, оттолкнула мою руку. Она не хотела, чтобы я видел ее слезы. Но плечи у нее вздрагивали все сильней.
Я не знал, что делать. Когда я был совсем маленьким и ревел, отец всегда говорил маме: «Не обращай на него внимания. Перестанет». И я, правда, тут же переставал реветь. Неинтересно становилось.
Я решил не обращать внимания. Даже стал насвистывать какой-то веселенький мотивчик. Вообще-то я люблю петь и свистеть. Но не при людях. У меня расходится голос с музыкальным слухом. Это мне объяснила учительница пения еще в третьем классе. Но сейчас я так засвистел, что сам испугался.
— Перестань свистеть! — сказала моя спутница.
Кажется, мой метод подействовал. Я перестал. Она вынула зеркальце. Не глядя на меня, потребовала:
— Дай платок!
— Олег! Селезень!
Петька весь ободрался о щебенку и придорожные кусты. Сорвал голос. Он обшарил не меньше километра насыпи с обеих сторон.
— Олег!
Значит, Селезнев остался на сцепке и сейчас мчится со скоростью сто километров в час. Как же он там один?
— Олег!!!
Мимо, грохоча, пронесся пассажирский поезд.
Петька скатился с насыпи и через бурое весеннее поле побежал к далекому проселку, на котором изредка вспыхивали и исчезали огни машин.
Вдали показался одинокий свет фары. Он приближался.
Башмаки расползались в жирной пашне. Земля цеплялась за ноги, не пускала вперед. Донесся треск мотоциклетного мотора.
Петька отчаянно рванулся к проселку. Упал, поднялся. Снова бросился наперерез свету.
Ему удалось вбежать на проселок, на мгновенье опередив мотоцикл.
Забыв об опасности, Петька распахнул руки, загородил дорогу. Мотоциклист резко затормозил.
— Друг! — прохрипел Петька. — Скорей… К телефону!..
