полиграф почти любому доверчивому человеку».
Справедливости ради стоит отметить, что полиграф не совсем уж бесполезный прибор, поскольку частота сердцебиения и в самом деле может свидетельствовать о том, что подозреваемому есть что скрывать. Важно, чтобы за датчиками следил опытный оператор, это во многом облегчает расшифровку.
Но и Эймс в чем-то прав. Эффективность использования полиграфа объясняется тем, что это устройство «заточено» под определение лжи, а абсолютно непогрешимых людей не существует. Однако люди, работающие с этим устройством, как правило, забывают, что более-менее надежного способа распознать ложь не существует. Все признаки «лжеца», которые фиксирует полиграф, могут иметь совершенно другие причины, в том числе вполне понятное волнение при прохождении теста.
В Европе детектор лжи никогда не пользовался особой популярностью, да и в США он так и не стал основным орудием правосудия. Тем не менее детектор лжи прочно вошел в арсенал полиции[19]. Следователей мало заботили научные споры, разгоравшиеся вокруг этого устройства. Главным был результат, а на результат во многом работал миф о полиграфе — легендарном, чуть ли не волшебном устройстве, способном вытянуть признание в самых безнадежных случаях; на войне, как говорится, все средства хороши. (В одной из серий «Прослушки»[20] есть сцена, основанная на реальных событиях. Офицеры полиции пытаются добиться признания от подозреваемого при помощи копировальной машины, в которую изначально была заложена бумага с надписью «ЛОЖЬ».)
В различных целях полиграфом долгие годы пользовались армия и разведка Соединенных Штатов (в частности, для проверки преданности союзников, для допросов лиц, подозреваемых в шпионаже и терроризме, для подтверждения точности полученных сведений или, как это было в случае с Эймсом, для проверки собственных сотрудников).
Со временем полиграф проник во многие сферы жизни американцев. Еще в 1930-х и 1940-х годах он, не без помощи Килера, стал доступен банкам, промышленным предприятиям и даже государственным департаментам, жаждущим убедиться в честности и надежности своих служащих. В каком-то смысле это устройство стало политическим символом: с тех пор как выросла потребность в личной проверке прямоты и лояльности граждан, что стало особенно актуальным в эпоху «холодной войны». В феврале 1950 года Джо Маккарти, выступая в сенате, призвал пройти испытание на детекторе лжи 205 человек, подозреваемых в сочувствии коммунистам. Еще раньше, в 1949 году, во время судебного разбирательства по делу Элджера Хисса[21], конгрессмен Ричард Никсон (президентом США он станет гораздо позже) призвал подозреваемого в шпионаже Уиттекера Чамберса пройти тест на детекторе лжи. Это было необходимо не только для проверки показаний Чамберса, который честно признался в том, что работает на советскую разведку, но и полностью соответствовало духу эпохи маккартизма. Сам Никсон в разговоре с другом как-то заметил: «Я ничего не знаю о полиграфах и тем более не имею представления о том, какие сведения они дают — точные или нет. Но в одном я уверен полностью: люди их боятся».
В пятидесятые годы полиграф стал иконой масскультуры. Он мелькал в рекламе, о нем писали, в том числе в глянцевых журналах, герои сериалов и фильмов либо сами проверялись на полиграфе либо проверяли других. Культурную ценность этого приспособления, как никто другой, понимал один человек, о котором мы с вами сейчас поговорим.
Уильям Моултон Марстон родился в 1893 году в Бостоне. Этот полноватый человек всегда был энергичен и оптимистично настроен. Еще будучи студентом Гарварда, Марстон работал в престижной «лаборатории эмоций» Гюго Мюнстерберга, немецкого психолога. В этой лаборатории Мюнстерберг и его ученики с помощью специальных приборов фиксировали физиологические реакции испытуемых на разного рода эмоции (например, когда человек испытывал страх или нежность к кому-либо). Одной из испытуемых была Гертруда Штейн; впоследствии она описала свои ощущения так:
«Я смотрела, как из аппарата выползает бумага с диаграммой моих сердечных сокращений. Она скапливалась на полу, как грозовые тучи. Казалось, что иголка бесконечно будет выводить на бумаге ломаные линии…»
Марстон, единственный из троих, приложивших руку к созданию полиграфа, не имел никакого отношения к полиции. Он стал первым в Америке
В 1930-х годах статьи Марстона периодически появлялись на страницах таких журналов, как «
Вообще, Марстон довольно часто сотрудничал с рекламодателями, в том числе и как исполнитель главных ролей. В рекламе продукции компании «
«Перед вами настоящий детектор лжи. Да-да, это то самое устройство, которое используют Джимены[22] и полиция! В исследовании, которое призвано обнажить всю правду об использовании бритвенных принадлежностей, приняли участие несколько сотен мужчин. Их попросили побриться под присмотром доктора Уильяма Моултона Марстона, выдающегося психолога, одного из разработчиков знаменитого детектора лжи. Наши участники знают, что обмануть детектор нельзя, и поэтому мы попросили их побрить правую щеку с помощью бритвы
Весельчак Марстон горячо приветствовал всякого рода развлекательные мероприятия. Как психолог, он был уверен в том, что они помогают людям преодолеть уныние. Был у него и свой конек. Он считал, что причины многих проблем кроются в том, что женщины, к превеликому сожалению, не занимают доминирующего положения в обществе. По мнению Марстона, женщины дадут фору мужчинам в любых начинаниях. Ведь мужчины слишком зациклены на своих сексуальных потребностях и жажде власти, в то время как женщины исповедуют «любовь ко всему живому». Рано или поздно это приведет к тому, что у женщин появится полное право взять управление обществом в свои руки. «Через сотню лет, — говорил Марстон, — страна увидит возрождение матриархата. Миром будут править амазонки».
В мечтах Марстона детектор лжи занимал особое место. Как он считал, с его помощью грядущие поколения смогут точно выявить эмоциональную составляющую культуры и, соответственно, общество определится с выбором набора необходимых благ.
Личная жизнь Марстона была не совсем обычной. С одной стороны, полная гармония с женой Элизабет, а с другой — не менее тесная связь с ассистентом в исследованиях Оливией Берн. От каждой женщины у него было по два сына. Удивительно, Элизабет и Оливия не только знали о существовании друг друга, но и жили под одной крышей. (Вместе с детьми и Марстоном, разумеется.) Элизабет, юрист по профессии, содержала за свой счет