что сестры в своих показаниях были крайне непоследовательны, и, самое главное, о том, что на допросах Пол Ингрэм подбрасывал следователям шокирующие подробности, которые ну никак не вязались с куда более прозаичными фактами, находившимися в распоряжении полиции.
Все это не могло не заинтересовать профессора, в активе которого были солидные наработки о влиянии насильственных допросов на показания невинных людей. После первого же разговора с Ингрэмом он начал подозревать, что бывший полицейский просто не знает, что еще можно придумать, дабы оградить своих дочерей от дальнейших унижений. Если ему не верят, что он не виноват, не проще ли согласиться с выдвинутыми простив него обвинениями? Офши все больше и больше укреплялся в мысли, что признания Пола — не более чем плод его воображения. Чтобы окончательно убедиться в этом, он решился на довольно смелый эксперимент.
Беседуя с Ингрэмом, ученый вскользь заметил:
— Я поговорил с вашими детьми, и они рассказали мне кое-что…
Присутствующие при этом полицейские были удивлены: ведь Офши еще ни разу не встречался с родственниками подследственного. Между тем ученый на полном серьезе сообщил Ингрэму, что против него выдвинуто новое обвинение. Якобы одна из девушек призналась, что отец (то есть Ингрэм) насильно принуждал ее вступить в половой контакт с собственным братом (на самом деле дети Ингрэма ничего подобного не говорили). Более того, Офши рассказал Ингрэму некоторые подробности вымышленного инцеста. Иными словами, он действовал точно так же, как и полицейские в ходе допросов: силой убеждения. В конце концов ученый поинтересовался, что Пол думает по этому поводу.
Поначалу Ингрэм все отрицал, твердя, что «этого просто не могло быть». Но Офши настойчиво попросил его визуализировать факты. Пол на некоторое время закрыл глаза. Затем он неуверенно произнес, что в его памяти, кажется, «что-то щелкнуло». Тогда Офши сказал, что сейчас самое лучшее вернуться в камеру и подумать — может, всплывут еще какие-то воспоминания?
На следующий день Ингрэм положил на стол перед ученым пространное письменное признание. Он детально описал и само гнусное действо, и даже то, какими словами пользовался, заставляя своих детей вступить в половой контакт.
Теоретическая сторона синдрома фальсифицированной памяти основана на работах Фрейда. Зигмунд Фрейд утверждал, что наш разум способен вымещать из своей сознательной области неприятные воспоминания. Это вовсе не значит, что человек просто забывает о чем-то. В непостижимых глубинах разума память о неприятных событиях все равно сохраняется, но человек, тем не менее, просто не вспоминает о них.
Впоследствии, однако, австрийский психолог немного откорректировал свои взгляды. Подобные вымещения, по его мысли, чаще всего связаны не с воспоминаниями как таковыми, а со скрытыми желаниями и побуждениями личности. В одной из работ, посвященных этой теме, он писал:
«На самом деле, можно подвергнуть большому сомнению тот вопрос, остаются ли у нас вообще какие-либо воспоминания о раннем детстве. Вполне возможно, что мы располагаем всего лишь
Такая точка зрения полностью совпадает и с информацией, полученной Элизабет Лофтус в ходе многочисленных экспериментов, и с современными открытиями в области нейропсихологии. Почти каждый раз, когда мы вспоминаем о чем-либо, наши воспоминания выглядят по-новому. Они начинают смешиваться с рассказами других людей, нашими страхами, скрытыми желаниями и побуждениями. И конечно же практически ни одно воспоминание не обходится без определенной доли воображения. Известный невролог Антонио Дамасио очень точно сказал об этом: «У нашего мозга просто нет точных копий произошедших событий».
Ричард Офши признался Ингрэму, что на самом деле ничего подобного не было, он выдумал историю о кровосмесительстве детей. Но Пол не поверил ему. Тогда эксперт написал заключение для суда, в котором изложил подробности эксперимента и, ссылаясь на это, сделал заключение, что все «признания» Ингрэма не стоят и выеденного яйца. Но ему не удалось переубедить суд. Несмотря на то что все больше и больше людей склонялись к мысли, что обвинения, предъявленные Ингрэму, беспочвенны, его признали виновным.
Еще до вынесения приговора Офши неоднократно связывался с подсудимым, убеждая отозвать свои показания, но тот ничего не предпринял. Лишь спустя несколько месяцев, когда мучительные для Ингрэма допросы наконец-то закончились и его перевели в другую тюрьму, он согласился, что его признания,
Наверное, люди всегда мечтали о технологии, с помощью которой можно было бы пробиться в самые глубины подсознания и разгадать чужую хитрость, какой бы изощренной она ни была. Согласитесь, если бы подобная технология существовала, она бы давала нам безграничные возможности, среди которых на первом месте я назову прямой доступ к надежному источнику правды. Если раньше ученые умы соотносили обнаружение признаков лжи с физиологией человека, то теперь они обратились к исследованиям мозга. Установить границы правды очень трудно, почти невозможно. (Об этом, в частности, говорится в пьесе Сартра «Мертвые без погребения», герои которой — попавшие в плен бойцы французского Сопротивления, — хотя и пытаются действовать «по правде», неоднократно корректируют ее сообразно ситуации.) Человек склонен ошибаться, а потому истины можно добиться только путем долгого сбора доказательств, подтверждений и фактов. Любой человек — крайне ненадежный свидетель, притом даже для самого себя.
Некоторые ученые полагают, что сведения, получаемые с помощью МРТ, можно и нужно применять в качестве доказательств в суде, пусть даже их и нельзя назвать стопроцентно точными. Ведь среди свидетельских показаний, на основании которых строится обвинение, тоже бывают ложные. По словам одного исследователя, «самое маленькое доказательство, совершенно неприемлемое для науки, может сыграть ключевую роль в юриспруденции». Однако нельзя сбрасывать со счетов и следующий факт: вполне вероятно, результаты МРТ будут вызывать больше доверия, чем они того заслуживают. По словам Соула Кассина, присяжный, которому придется рассматривать подобное доказательство, окажется в безвыходном положении: «Он просто обязан будет осудить». Кто знает, может быть, идея о создании непогрешимой «машины правды» слишком хороша для того, чтобы стать реальностью…
«Врал ли я, когда сознавался в изнасиловании Мишель? — сказал как-то Джозеф Дик. — Сложно сказать… Наверное, я просто очень сильно поверил в то, что говорю».
Прочитав эту главу, вы, возможно, все еще не верите, что нормальный человек может сознаться в том, чего никогда не совершал? Что ж, наша склонность к самообману гораздо сильнее, чем мы обычно представляем.
Глава 6
Я и моя ложь
