Сильвии, и ждала продолжения.
— По-моему, абсолютно недопустимо, чтобы сын говорил с матерью так, как Колин говорит с вами!
— Он должен кому-то высказать все это.
— Но это смешно, то, что Колин говорит… Мне слышно почти все, да всему дому слышно.
— Джонни он этого не скажет, поэтому говорит мне.
— У меня в голове не укладывается, — сказала Юлия, — почему им позволено вести себя так? Почему они такие?
— Они все во власти комплексов, — ответила Фрэнсис. — Не странно ли, Юлия? Вам не кажется?
— Их поведение, несомненно, странное, — поджала губы Юлия.
— Нет, послушайте, что я думаю. Им так повезло с рождения, у них столько привилегий, у них есть все, им дано больше, чем кому-либо из нас… возможно, для вас все было несколько иначе.
— Нет, я не имела возможности покупать новое платье каждую неделю. И я не воровала. — Голос Юлии зазвучал громче. — Вы кормите воров, Фрэнсис, они все воры и не знают, что такое мораль. Если им что-то нужно, они просто идут и крадут это.
— Эндрю не ворует. И Колин тоже нет. По-моему, Сильвия ни разу этого не делала.
— Дом полон всяких… Вы пускаете их сюда, они пользуются вашей добротой, а сами обманщики и воры. Это был уважаемый дом. Нашу семью уважали.
— Да, я тоже пытаюсь понять, почему они такие. У них столько всего, ни одно поколение не было таким обеспеченным, и все-таки они…
— Они закомплексованные, — закончила Юлия, поднимаясь, чтобы уходить. — Точное выражение: «закомплексованные». И, наверное, я знаю, в чем дело. Вы говорите, что у Колина нестабильная психика? Да это просто потому, что все они — дети войны, вот почему. Случились две ужасные войны, одна за другой, и вот результат. Неужели кто-то мог предположить, что такие войны, ужасные, ужасные войны, могут пройти бесследно? «Ну ладно, война закончилась, теперь все возвращается в нормальное русло». Как бы не так! У нас нет ничего нормального. И дети не могут быть нормальными. И вы тоже… — Но тут Юлия остановилась, так что Фрэнсис не довелось услышать, что же думает о ней свекровь. — И вот теперь Сильвия со своими «спиритуалистами». Вы знаете, что они так себя называют? Они выключают свет и сидят в темноте, держась за руки, а какая-то сумасшедшая женщина делает вид, будто разговаривает с привидениями. Вы слышали об этом?
— Да, слышала.
— Да? И после этого спокойно сидите здесь и ничего не предпринимаете? Вы всегда только слушаете, но не останавливаете их.
Фрэнсис произнесла в спину уходящей Юлии:
— Мы не можем их остановить.
— Сильвию я остановлю. Я скажу ей, что она может возвращаться домой к матери, если хочет общаться с этими людьми.
Дверь захлопнулась, и Фрэнсис сказала вслух, обращаясь к пустой комнате:
— Нет, Юлия, вы ничего подобного не сделаете, вы просто выпускаете пар этими угрозами.
В тот же вечер, когда фраза Юлии «Это был уважаемый дом» все еще звучала в ушах Фрэнсис, в дверь позвонили. Было уже поздно. Фрэнсис спустилась. На крыльце стояли две девушки, обе лет пятнадцати, и их враждебные и требовательные лица дали Фрэнсис возможность подготовиться к тому, что она услышит.
— Впустите нас. Мы к Роуз. Она нас ждет.
— А я вас не жду. Кто вы такие?
— Роуз сказала, что мы можем пожить здесь, — ответила одна из девушек и попыталась протиснуться мимо Фрэнсис в дом.
— Между прочим, здесь не Роуз принимает решения о том, кто может жить в доме, а кто нет, — заявила Фрэнсис, удивленная тем, что сумела дать отпор. Поскольку гостьи все еще переминались на крыльце в нерешительности, она добавила: — Если вы хотите увидеться с Роуз, то приходите завтра в более приличный для визитов час. Думаю, что сейчас она уже спит.
— Нет, не спит!
И Фрэнсис взглянула вниз на окна цокольной квартиры и увидела, как Роуз энергично жестикулирует, обращаясь к подругам. Через стекло донеслось:
— Я же говорила вам, что она старая корова.
Девицы ушли, выразительно пожав плечами и обменявшись с Роуз понимающими взглядами: «Чего еще от нее ожидать». Одна из них даже крикнула:
— Ты еще пожалеешь об этом, когда наша Революция победит!
Фрэнсис пошла прямо к Роуз, которая уже ждала ее, дрожа от злости. Черные волосы, больше не усмиренные умелыми руками миссис Эвански, топорщились, лицо горело, и она чуть не бросилась на Фрэнсис с кулаками.
— Какого черта ты говоришь людям, что они могут жить здесь?
— Это моя квартира! Я могу делать с ней все, что захочу.
— Нет, квартира не твоя. Мы позволили тебе пожить здесь, пока ты не закончишь школу. Если кому- то еще понадобится здесь остановиться, то они займут вторую комнату.
— Нет, эту комнату я собираюсь сдавать, — заявила Роуз.
От неожиданности Фрэнсис потеряла дар речи — это просто невероятно, хотя от Роуз ничего другого и нельзя было ожидать. Потом она заметила триумф в глазах девушки, ведь ей не нашли что возразить, и тогда сказала:
— Мы не берем с тебя плату за проживание здесь. Ты живешь здесь абсолютно бесплатно, так с чего это ты вдруг взяла, что можешь зарабатывать, сдавая в аренду вторую комнату?
— Мне приходится! — выкрикнула Роуз. — Не могу же я существовать на то, что дают мне родители. Эти скряги!
— А зачем тебе больше? Ты же не платишь ни за жилье, ни за питание, ни за школу!
Но Роуз уже унеслась на волне неистовства туда, где логика не имела над ней власти.
— Дерьмо, вы все дерьмо! И вам наплевать на моих друзей. А им идти некуда! Они спят на вокзале, на скамейке! Наверное, вы и меня хотите туда отправить.
— Если тебе этого хочется, то пожалуйста, держать не стану, — сказала Фрэнсис.
Роуз взвилась:
— Ваш драгоценный Эндрю затаскивает меня в постель, а после этого вы выбрасываете меня на улицу как собаку!
Фрэнсис была ошарашена таким заявлением, но напомнила себе, что все это может оказаться неправдой… и что с абортом Джил дети разобрались самостоятельно, не говоря ей ни слова. Эти внутренние колебания дали Роуз преимущество, и она завопила:
— И что вы сделали с Джил? Заставили ее сделать аборт, хотя она не хотела!
— Я даже не знала, что она беременна. Я вообще ничего об этом не знала, — сказала Фрэнсис и поняла, что спорит с Роуз. Ни один человек в здравом уме не стал бы этого делать.
— А обо мне вы что, тоже ничего не знали? Разве все ваши «уси-пуси, будьте милы с Роуз» не для того, чтобы прикрыть Эндрю?
Фрэнсис не выдержала:
— Ты лжешь. Я отлично вижу, когда ты говоришь неправду.
И снова онемела, вспомнив слова Колина: он обвинял мать в том, что она никогда ни о чем не знала. Что, если и Роуз беременна? Но нет, Эндрю рассказал бы ей.
— И я не собираюсь больше жить здесь, раз вы со мной так гадко обращаетесь. Я могу отличить, когда мне рады, а когда нет.
Абсурдность последнего заявления Роуз заставила Фрэнсис рассмеяться, но смех был вызван еще и мыслью о том, что наконец-то Роуз избавит их от своего присутствия. Облегчение от этого было настолько ощутимым и сильным, что Фрэнсис впервые в полной мере осознала, каким тяжким бременем была для нее
