тррадиции… как ты думаешь, что необходимо, чтобы всем этим заниматься, чтобы это изучить и понять? Соверршенно очевидно, — продолжал он, не дожидаясь от меня ответа, — необходим непосрредственный контакт с интерресуюшей тебя стрраной, с ее пррирродой и климатом, с ее памятниками исторрии и искусства, с ее людьми. Wer den Dichter will verstehen, — нараспев продекламировал он, — muss in Dichters Lande gehen… Знаешь, что это значит и кто это сказал?
— Конечно же, Гете.
— Соглааасен, — принял он мой ответ тоном старого усталого педагога. — Прравда, — отметил он, — Гете это сказал в связи с его увлечением Востоком, что, собственно, не имеет особого значения. Ключевой смысл в словечке «muss». Кто хочет понять, тот должен! — выкрикнул он, будто давясь словами, — должен посещать стррану, где рродились поэты, творрчеством которрых он занимается. Иначе его занятия бессмысленны! Иначе он будет знать о них рровно столько, сколько слепой о кррасках. Иначе он останется несчастным прровинциальным дилетантом с бумажными знаниями и школьными прредставлениями. Человек, занимающийся рроманской культуррой, должен ездить во Фрранцию. Но будь любезен сказать мне, где эта Фрранция находится? Вот именно, на Западе! За «железным занавесом»! — он остановился передо мной, слегка наклонившись в мою сторону. — Понимаешь, что это значит? — он будто пытался насквозь прожечь меня взглядом. — «Польские джаз-музыканты гастрролирруют по всему мирру»!.. Но как это выглядит на пррактике! Что этому прредшествует и каких усилий трребует! Крроме того, джазмены — это вам не ученые, занимающиеся исследованием чужих культурр и, тем более, чужих языков в гуманитаррной сферре. К сожалению, у нарродного государрства особой симпатией подобные гуманитаррии не пользуются. Им постоянно смотррят в рруки и дерржат под неусыпным контрролем. Как ты думаешь, о какой рработе можно говоррить в подобных условиях? Свободное рразвитие исследовательской мысли? Я уж не говоррю о доступе к заррубежным источникам. Хочешь рраскажу, как это у нас делается? Черрез что мне прришлось прройти, чтобы получить рразррешение выехать на Запад? — И прежде чем я вообще выразил хоть какое-то желание, он великодушно опередил мое согласие: — Хоррошо, слушай, — и вновь начал вымерять шагами ковер по диагонали.
Его монолог продолжался добрых полчаса, а возможно, и дольше и звучал как страстная тирада человека, одержимого какой-то навязчивой идеей. В случае с моим ментором это было возмущение, которое он испытывал, сталкиваясь с любой властью. Ежик находился в неустанном конфликте почти со всеми, кто его окружал, — с деканом, с отделом кадров и, особенно, с заведующим университетским отделом по связям с зарубежными организациями, которого он называл «гэбэшником».
На факультете («как и везде!») сложились совершенно ненормальные отношения. Торжествует посредственность, самых способных отодвигают в тень, все решают интриги и «система». Знания, интеллект, высота твоей культуры не имеют никакого значения. Побеждают наглость и карьеризм, заискивание перед властями, партийная принадлежность, связи в министерстве. Без этого у тебя нет никаких шансов, без этого тебя опустят до уровня учителишки в школе или мула для черной работы! Даже если ты не высовываешься и, тем более, не демонстрируешь своего презрительного отношения, то все равно тебя могут оттолкнуть от источника материальных благ и милостей. Достаточно быть независимым, жить своим умом и при этом добиваться успеха. Уже только этого хватит с лихвой, чтобы оказаться в изоляции. Примеры? Им нет числа. Voila, хотя бы такой:
Года три назад я написал на французском языке эссе о «Федре» Расина и отослал его в Страсбург профессору Билло, одному из самых известных знатоков творчества этого классика французской литературы. В ответ я получил чрезвычайно благожелательный отзыв и предложение напечатать этот discours excitant в престижном ежегоднике «Le Classicisme Francais». Я, разумеется, принял предложение, работа была напечатана, а через пару месяцев пришло приглашение принять участие в конференции в Туре. Опубликованный в ежегоднике текст был с пониманием воспринят французскими литературоведами и привлек их интерес к какому-то никому не известному автору из Польши. Они хотели познакомиться с ним поближе, обменяться мыслями и идеями и даже наладить сотрудничество. Запланированный коллоквиум в роскошном дворце в Туре предоставлял для этого великолепные возможности. В письме содержалась настойчивая просьба принять приглашение и поторопиться с оглашением темы будущего доклада на конференции. Само собой разумеется, все расходы, связанные с пребыванием в Туре: отель, транспорт, питание, а также стоимость проезда (в спальном вагоне первого класса), — оплачивала французская сторона. Любезного гостя ничто тревожить не должно.
Ничто тревожить не должно! Я отдавал себе отчет, что они именно так представляют себе ситуацию, иначе воспринял бы это как жестокую насмешку. Чем на практике обернется такая удача? Какие испытания она сулит?
Ежик, не выезжавший до этого за рубеж и не представлявший себе масштабов и сложностей различных процедур и формальностей, отправился за советом к профессору М., гуманитарию довоенной формации, человеку независимому, ироничному, с изрядной долей цинизма, который со стоическим спокойствием удерживал необходимую дистанцию, чтобы со стороны наблюдать за социалистическими властями, громоздящими абсурд за абсурдом, но при этом энергичному и предприимчивому, что позволяло ему противостоять попыткам столкнуть его на обочину. Профессор прочел письмо с приглашением на конференцию в Туре, печально покачал головой и коротко объяснил, как Ежику следовало бы с ним поступить.
Самое лучшее, что он может сделать, это вставить письмо в рамку и повесить на стену, потому что с формальной точки зрения ни на что большее оно не годится. Ни в одном учреждении, ни в одном паспортном бюро на него даже не взглянут — ведь оно написано по-французски, что уже компрометирует. Если приглашение составлено на иностранном языке, то оно прежде всего должно быть переведено на польский, и не любым переводчиком, а соответствующим,
Однако профессор М. в данном случае не советовал прибегать к подобным мерам. Если бы даже Ежик сумел объяснить профессору Билло, какие в Польше существуют требования в отношении паспортного режима, а тот уладил бы необходимые формальности, то и тогда возможность отъезда оставалась весьма сомнительной: вероятнее всего, дело не дошло бы даже до заявления. Почему? По той простой причине, что паспортное бюро должно сначала получить справку с работы Ежика, которая удостоверяла бы, что на время конференции он освобождается от работы или ему предоставляется отпуск за свой счет. А кто на практике дал бы ему такой отпуск? Декан, с которым он живет как кошка с собакой? Завистливый руководитель кафедры XVII века, непосредственный начальник Ежика? Пустые мечтания! — Что? Только на недельку, даже на пять дней? — Очень жаль, но именно в этот период он окажется крайне необходимым, просто незаменимым работником.
Неужели вообще нет никакого выхода? Неужели нельзя ничего сделать?
О, нет, не так уж все плохо! Существует некий способ уладить это дело. Именно для этого при университете создан отдел по связям с зарубежными организациями. Но прежде чем воспользоваться его помощью, принять, так сказать, спасительную длань, необходимо познакомиться с некоторыми правилами
