— Наша?
— Нашего Центра. Для этого мы здесь и находимся.
Я решил, что медлить нельзя.
— Тогда, если позволите, еще один вопрос.
— Спрашивай. Кто спрашивает, тот найдет дорогу, как утверждает пословица.
— Это правда, что в настоящее время Центр занимается устройством в Польше школ с преподаванием на французском языке?
— Нет, мне ничего об этом не известно, — удивилась она. — Откуда такая информация?
Опустив забрало, я бросился в атаку:
— Я не могу указать источник. Именно поэтому и спрашиваю. Но до меня неоднократно доходили такие слухи, — настаивал я, стараясь придать голосу максимально небрежный тон. — Я даже слышал, что в Варшаве уже работает подобное учебное заведение. Его, как мне говорили, возглавляет настоящая француженка, во всяком случае специалист, связанный с вашим Центром.
В глазах серебряной Марианны сверкнули веселые искорки.
«Она знает ее! Это очевидно! Интересно, что она теперь скажет?»
— А ты случайно не слышал, — с напускной серьезностью произнесла она, — как зовут эту пани?
— Увы, — я поднял руку, продемонстрировав этим жестом полную неосведомленность, и застыл в неподвижности, ожидая ее хода.
— Что ж, — помедлив, отозвалась Марианна, — я этого подтвердить не могу.
— Чего, простите?
Откровенно говоря, ничего. Центр не организовывал таких школ и не имеет с этим ничего общего. А та пани директор… если, конечно, речь идет об особе, которую я сейчас вспомнила… отнюдь не француженка.
— Я, так понимаю, все же слышал звон, хотя и не знаю, где он.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ну, что в дошедших до меня слухах есть доля правды.
— Я думаю, что речь идет о проекте Министерства просвещения, принятом в рамках договора между Польшей и Францией о сотрудничестве в области науки и образования. Этим вопросом с французской стороны занимается Service Culturel…
— Service Culturel? — перебил я ее.
— Отдел культуры Французского посольства.
«Вот я куда добрался!» — я почувствовал, как по телу прокатилась горячая волна и быстрее забилось сердце.
— И Франция назначила директором этой школы… не француза?! — спросил я с притворным удивлением. — Во всяком случае, согласилась на такое назначение?
— Ты что, не знаешь, где мы живем? — слегка раздраженно отозвалась Марианна.
— Да, вы правы.
— Ты тоже по-своему прав, — примирительно сказала она. — У нас были осложнения.
— Не могли «договориться»… — иронично заметил я.
— Вопреки уже согласованным пунктам договора, Министерство просвещения не хотело даже слышать о директоре-французе. Тогда французская сторона настояла на своем праве выбрать директора хотя бы среди поляков. Однако на практике им постоянно чинили препятствия и не позволяли осуществить их право выбора. Любой кандидат объявлялся недостойным.
— Но, в конце концов… с кандидатурой той пани… согласились?
— Ничего подобного. Наоборот.
— Как же ее утвердили?
— Французы настояли. Решили, что их престиж под угрозой, и поставили условие: или с их выбором соглашаются, или они прекращают дальнейшие переговоры и отказываются от проекта. — Она сделала короткую паузу и добавила с насмешливой улыбкой: — Сразу все подписали.
Память откликнулась эхом рассказа Ежика, особенно его откровений на тему «зарубежного обмена», оформления приглашений и «торговли живым товаром».
— Следовательно, они в этом заинтересованы, — заметил я тоном специалиста по таким делам.
— Кто?
— Министерство просвещения.
— Не думаю, — скептически ответила она. — Для них это, скорее, дань. Принудительная барщина. Освобождение от условий, которые им навязывают в рамках «двусторонних соглашений».
— Ох, я, кажется, недопонимаю…
— Что же ты думал? Что здесь хоть кто-нибудь заинтересован в изучении иностранных языков? Особенно французского, этого символа «мещанской интеллигенции», рантье, землевладельцев и буржуазии, «этого реликта прошлого, выброшенного на свалку Истории»? Речь идет всего лишь о материальной заинтересованности и еще кое-каких делах, о которых я предпочла бы сейчас не говорить, а в обмен они идут на уступки в области науки и искусства, что в общем-то почти ничего не дает.
— Значит, они это делают…
— Вот именно! — подхватила она. — Для видимости. Поверь мне, ничего из этого не получится!
— Однако уже получилось.
— Что? — спросила она, подняв от удивления брови.
— Есть такой лицей… И, в конце концов, его возглавляет их пани директор!
— Это только опыт. «Эксперимент», по их выражению. Через год-два выяснится, что он «неудачный».
— Через год-два меня, я думаю, уже не будет интересовать эта проблема. Она для меня сейчас актуальна. В связи с теми планами, о которых вы знаете. Мне необходимо каким-то образом наладить контакт с этой школой… точнее, с пани директором… ведь вы с ней, насколько я понял, знакомы…
— На каком основании ты вдруг пришел к такому выводу?
— Вы меня спросили, не знаю ли я, как ее зовут, дав понять, что речь идет об определенном человеке. Разве это недостаточное основание… чтобы сделать логический вывод?
— У тебя картезианский склад ума! — насмешливо улыбнулась она.
— Это
— Чего же ты от меня добиваешься? Хочешь, чтобы я дала тебе ее адрес? — («У меня уже был адрес!») — Или номер телефона? — («Я знал его с самого начала!») — Рабочий или… домашний?
— Нет-нет, это лишнее! — я поднял руки жестом «сдаюсь без боя». — Разве я посмел бы беспокоить незнакомого человека! Особенно надоедать ему в его свободное время дома!
— Что же тогда?
— Я имел в виду нечто иное. Те возможности, которые предоставляет Центр. Насколько мне известно, здесь организуются различные мероприятия: просмотры кинофильмов, лекции, литературные диспуты, на которые собираются со всей Варшавы лучшие специалисты в области французской культуры, а также более широкий круг местных энтузиастов. Не думаю, что директору франкоязычной школы (пусть экспериментальной) чужды интересы и проблемы этого круга людей. И если я не ошибаюсь в своих предположениях и если на эти собрания разрешен свободный доступ, то, придя к вам, я хотел бы воспользоваться возможностью познакомиться с ним и обсудить мои дела.
— С кем? Теперь я недопонимаю.
— Ну как — с кем! Ведь мы говорим о директоре той школы.
— Это
— Директор есть директор. Должность пола не имеет.
— Но у человека есть пол.
— Какое это имеет значение? — фыркнул я (немного перестарался).
— Иногда имеет, mon ami, — она опять улыбнулась, на этот раз загадочно, после чего «состроила глазки и округлила ротик», как у простодушной куколки.
Я не справился с предательской краской, выступившей на лице.