масштабы бедствия я преувеличиваю, но то, что это случилось, – факт. И тот маленький человечек, который жил со мной до пяти лет, – это другая Валя. У нынешней Вали, которой шесть с половиной лет, есть и папа, и женщина, которая формально заменяет меня, ее маму. Есть полный материальный достаток. Все ее физиологические потребности удовлетворены. Если же она сейчас опять начнет жить со мной, у нее, я знаю, возникнет много сложностей, так как над ней уже довлеет стереотип поведения, когда ее малейшие материальные потребности выполняются, а собственно ее желания подавляются еще до того, как она их для себя сформулирует. Сейчас это капризное существо, живущее за счет других. И со мною ей будет очень трудно. Возможностей выполнять ее материальные капризы у меня нет. Да и времени работать над развитием ее желаний, по-честному, тоже нет. Поэтому остается надеяться, что в ее жизни появится возможность (или необходимость) самостоятельно перешагнуть тот характер, который у нее сейчас формируется. И моя роль – по мере возможности и сил помогать ей в этом.
Бороться с Богданом – глупо. Даже если я пристрелю его (появись такой замечательный шанс), Валя мне сейчас спасибо не скажет. Перевоспитать его нельзя. Убеждать и переводить его в свою веру теми способами, что я пять лет пыталась практиковать, – пустое занятие. Лишь вызвала сопротивление, мягко говоря. Единственный способ влиять на него – это внушение, причем косвенное, через няню или гувернантку. Лишь это дает результаты.
А Валя между тем осенью идет в школу. Это новый этап в ее жизни. Важно правильно помочь организовать время, не дергать, успокоить. Она еще больше, чем я, не уверена в своих силах и способностях. Хотя очень смышленая девочка.
Я очень боюсь повторить стереотип поведения своей мамы по отношению к ней: насильно тянуть к себе и внушать чувство вины. При этом как бы умудриться влиять на нее хорошо?
Это пока вопрос.
Вечер.
Ходили с Валей в бассейн. Перед тем как ее отпустить, Богдан постарался выяснить не только, во сколько мы придем, но и что будем делать и во что она оденется. Я подробно отвечала и попросила не переживать, так как все будет нормально.
По пути начался ливень. Я иногда люблю бывать под дождем без зонта. Валя забеспокоилась, что зонт надо взять. Я предложила без него. (
Я отключила мобильник. Валя начала беспокоиться: а вдруг мама (т. е. Сима) увидит ее без куртки? А вдруг когда она придет домой и они узнают, то спросят: есть ли у нее своя голова? Я смешалась и начала обдумывать. Потом сказала:
– Валя, когда мы придем, я скажу, что под дождь мы попали по моей вине. Это ведь действительно я предложила.
Валя чуть успокоилась. Мы поплавали. Попили чаю. Я взяла такси, и мы вернулись сухие и вовремя.
С порога я сказала, что под дождь мы попали по моей вине, но волосы высушили. Богдан ответил:
– Плохо, тетя Галя. Мама Галя. Я же не зря спрашивал, нужна ли куртка!– Да вроде бы я «мама», а не тетя. Плохо, конечно. (
Попрощалась. Валя смотрела на нас, и в ее глазах было беспокойство. Я ушла.
Проявление Валиных желаний
Мы были у моих родителей. Когда стали уезжать, Валя разрыдалась и в ультимативной форме потребовала остаться:
– Когда я еще здесь побуду?! Потом у меня то Турция, то Новочеркасск! Я хочу остаться здесь! Мама, позвони папе, я с ним поговорю!
Я онемела! Вот как, значит, она может поступить, когда ХОЧЕТ. И страх перед Богданом отступил на второй план, на первом осталось ее желание. Получается, что в Ростов ко мне она просто НЕ ОЧЕНЬ ХОЧЕТ! Так это же здорово! Значит, мне просто надо постараться, чтобы ко мне она ХОТЕЛА, когда мне это надо. А если нет, так и слава богу! Есть что-то, что она может хотеть вопреки желаниям папы. И страх свой она может побороть. Я, преодолев желание расцеловать ее за это, набрала номер Богдана и предоставила ей возможность самой договориться. И она – договорилась. А моя мама еще и сыграла на его нежелании показаться необъективным, запретив быть ребенку с другими родственниками, то есть с ней. С чувством глубокого удовлетворения я увидела, как Валя, подобно магнитику, вырвавшемуся из зоны влияния Богдана, начала бунтовать и высказывать свое мнение. А именно: что ей надоело в Новочеркасске, что она хочет побыть в Шахтах и переночевать с мамой Галей. Я теперь начинаю немножко понимать ее и перестаю беспокоиться, что она вырастет бессловесной и робкой. Вне зоны досягаемости она начинает формулировать свои мысли и собственные желания. Что до меня, то жить со мною ей тоже будет плохо. Но плохо по-другому, не так, как с папой. Материальная ограниченность; необходимость быть самостоятельной (причем я не всегда понимаю норму самостоятельности, соответствующую ее возрасту, и иногда требую больше, чем нужно); необходимость учиться и преодолевать (уже преодолевать) себя – вот то, что ей предстоит в жизни со мной. Плюс, если по-честному, постоянное бремя ответственности за дочь для меня сейчас тоже нежелательно. (
Еще один мой ход с позиции силы
Утром я зашла к ним домой, как договорились вечером. Разулась, прошла в кухню и посадила Валю к себе на колени. Богдана попросила сесть рядом. У Вали никаких следов простуды не было.
– Валя, мне папа сказал, что ты постоянно болеешь, после того как погуляешь со мной. Во время прогулок может пойти и дождь, и ветер, и снег. Может быть, папа прав, что он против прогулок. Я не смогу сделать так, чтобы не шел дождь. Мы можем с тобою не встречаться, раз папа так считает, а только разговаривать по телефону.
– Ну-у, я вовсе не против, чтобы вы гуляли. Просто надо предусматривать естественные события. А ты, Валя, чтобы не плюхалась голыми ногами, а сама думала.
– А мама говорила, что она в детстве даже в луже лежала.
– Мама может лежать где угодно. А тебе не стоит.
– Мама, а когда мы с тобой в музей пойдем?
– В субботу или воскресенье.
– В субботу мы можем уехать. Если не уедем, пойдете.
– Валя, когда с папой договоришься, позвони мне. А сейчас иди умывайся, я папе еще несколько слов скажу.
– Что за комедию ты ребенку устроила?
– Богдан, послушай меня две минуты. Ты меня обвинил, что со мной она заболевает. Когда она жила у меня, она не болела. Давай договоримся, что я с ней сейчас гулять не буду. Но если она заболеет, то перейдет ко мне.
– Ребенок не мячик. Обсуждать больше с тобой ее переезд я не буду. Я у тебя ее не забирал. Ты сама мне ее отдала. И сейчас она уже никуда не переедет. Ты должна это знать.
– Богдан, ты про меня сейчас ничего не знаешь. Я кое-чего добилась за это время. И у меня есть связи. До сих пор, когда ты мне угрожал, я в ход их не пускала, чтобы не сделать Вале больно. Но ты меня провоцируешь к этому. Так что ты подумай хорошенько, прежде чем мне угрожать. Подумай.
Он сильно разозлился.
– Галя, ты мне угрожаешь? Тот, кто угрожает, достоин жалости!
– Ну, значит, пожалей. Но подумать – подумай.
– Да иди ты на…
– У тебя есть что мне сказать что-то новое?
– Нет ничего. Иди отсюда.
Я подошла к Вале и сказала, чтобы она позвонила мне, если они не уедут.
В коридоре я в том же духе продолжила, чтобы он подумал. В ответ он грубо послал меня туда, куда обычно посылал в гневе, и пообещал что-то там еще, типа оградить Валю, что ли? На мой вопрос, что в этом случае она ему скажет, ответил, что как-нибудь разберется. Я давящей походкой подошла вплотную и сказала, чтобы он еще крепко подумал. Затем с каменным лицом попрощалась. Его перекосило от злости. В дверях он съехидничал, я не ответила и громко стукнула дверью на площадке. (
Я начинаю смиряться. Затеплилось в отношениях