Его потроха сжимаются, потом расширяются от страха и отчаяния, словно это навсегда, хотя наверняка все это театр, ведь она же актриса. Ее оружие так убого, что ему почти становится жаль ее. Нет, ему действительно жаль ее, такое маленькое беспомощное создание, которое умеет лишь изображать гнев на сцене, но не может испытывать его по-настоящему. Ее талант силен в дружелюбии, мягкости и податливости. Она не может пойти против своей натуры и впасть в настоящую ярость.
Если он сейчас уйдет, она будет сильно страдать без него. Возможно, это необходимое наказание. Хотя эта сцена была довольно забавной, он не хочет ее повторения.
Валентин надевает минимум одежды, выходит из комнаты, не оглядываясь, чувствуя, как она неподвижно лежит среди простыней, считая его шаги. Он медленно спускается к входной двери, на секунду замирая на каждой ступеньке, ожидая, что она позовет его назад жалобным голосом. Он понимает, что оставил у нее в спальне кое-какую одежду.
Он с трудом пересиливает желание развернуться и броситься вверх по лестнице назад к Мимосине. Его останавливает лишь мысль о черве, который начал грызть яблоко их обоюдного удовлетворения. Эта единственная ссора спустила их с небес на землю.
Он просто убит горем.
Услышав шум захлопнувшейся двери где-то наверху, он морщится, будто бы эта дверь закрылась прямо у него перед носом. Валентин чувствует себя несчастным, словно по собственной воле навлек на себя эту неприятность. Он разворачивается и спешит вверх по лестнице. Она ждет его за дверью и молча обнимает, прежде чем отвести в спальню.
— Черт подери, — громко говорит он, все еще думая о ссоре, происшедшей много часов назад. Все было прощено. По крайней мере, так ему казалось. Они гуляют в парке, и тут Валентин видит приближающегося Диззома. Его сгорбленный силуэт говорит о том, что он несет новое послание от Певенш.
Дочь Тома очень быстро поняла, что ее опекун намного добрее отца. Досадно, что она не может понять, что он бы помогал ей просто из-за хорошего отношения.
Диззом приходит в чертовски неудачный момент. Валентин тихо чертыхается.
Актриса каким-то магическим способом понимает его мысли без лишних объяснений и громко говорит:
— Значит, любовь ко мне — это проклятие? Внезапно? Лишь потому, что я прошу небольшое доказательство? Я вижу свою ошибку. Я была глупа. Возможно, ты уже устал от меня и нашел себе новую игрушку? Хорошо. Так всегда бывает с женщинами вроде меня. Нас используют, а потом выбрасывают. Я понимаю. Я больше тебя не держу. Желаю тебе счастья, дорогой. И, конечно, твоей Певенш.
Ее голос становится все мягче и тише по мере того, как она распаляется. Валентин удивлен, что она знает такие слова.
Диззом подходит к ним, быстро передает то, что ему поручили, и поспешно удаляется. Валентин и Мимосина обмениваются быстрыми и яростными репликами и взглядами, которые способны снова разрушить шаткий мир, воцарившийся между ними. На этот раз они расходятся, оставив в сердце горечь от жалящих слов, которые невозможно будет простить.
Он назвал ее эгоцентричной холодной рыбиной. Она же заявила, что он одержим и глуп, идя на поводу у малолетней чертовки. Она обвинила Валентина в том, что он врет ей, что он ходит не к Певенш, а к взрослой любовнице, используя малютку как оправдание. В этот момент он болезненно морщится, вспоминая, как покривил душой перед Мимосиной, которая решила, что дочь Тома совсем уж дитя.
Кому приятно попасть в такую ситуацию?
Декокт от чумы
Берем корни козельца, две унции; цитварный корень, пол-унции; контраерву, дягиль, обрезки оленьего рога, всего по две драхмы; кошениль, целых четыре скрупула; проварить все это в чистом, прозрачном ячменном отваре, сведя объем жидкости с двух с половиной пинт до двадцати четырех унций; под конец добавить один скрупул шафрана; к процеженному продукту добавить патоку, две унции; сироп левкоя, четыре унции; процеженный сок кермесоносного дуба, пол-унции; сусальное золото; все смешать.
Принимать, когда яд лихорадки атакует дух, отупляет и почти убивает; это средство вселяет силу, разрушает вредные связи и иногда выхватывает больного из лап смерти.
Теперь у него достаточно времени, чтобы гулять с Певенш.
Он ведет ее посмотреть восковые фигуры миссис Сомон на Флит-стрит, но она начинает капризничать, прежде чем они успевают посмотреть половину фигур. В кофейне дона Сальтеро на Чейни- уолк, пока она поглощает горячий шоколад и эгг-ног,[12] взгляд Валентина блуждает по помещению. Заведение дона Сальтеро славится двумястами девяносто тремя невероятными диковинками, среди которых можно найти хлыст для наказаний монахинь и мумифицированный половой орган кита. Рот Певенш, к счастью, занят едой, а не болтовней. Он слышит, как она с явным удовлетворением осушает последний бокал и просит, чтобы он отвез ее в булочную Челси на Джюз-роу, «просто так».
Когда Певенш съедает несколько булочек в Челси, Валентин приглашает ее посмотреть зверей в зоопарке на Тауэре. К тому времени его уши начинают болеть от ее трескотни. Однако Певенш не проявляет почти никакого интереса к тиграм, волкам, орлам и слонам, а требует, чтобы они остались посмотреть, как четыре льва съедают собаку, которая до этого момента сидела в одной с ними клетке и лаяла на них. Это ужасное зрелище, по всей видимости, вызвало у Певенш желание поесть котлет из баранины. Валентин чувствует себя сбитым с толку, когда она просит его порезать их для нее.
— Мне нельзя прикасаться к острым ножам, — тихо шепчет она. — А котлеты слишком велики для моего рта.
Этот рот, вымазанный жиром, работает, как лущильный аппарат, быстро поглощая первоклассный мясной продукт. Потом она готова отведать яблочный пудинг и ежевику со сладким кремом.
Том всегда смеялся, когда речь заходила о ее аппетите. Он поощрял эти праздники чревоугодия, а потом рассказывал о них забавные истории. Девочка, по всей видимости, подыгрывала отцу, чтобы завоевать минутку его внимания. Кроме того, она любила вкусно поесть. Несмотря на хитрость, она не понимала, в какую ловушку угодила. Если бы она отказалась от пожирания гор пищи, если бы она скинула немного веса, то, вероятно, стала бы даже привлекательной. Но Том бездумно, жестоко решил, что все должно быть именно так, и если бы она вздумала перечить ему, ей бы не поздоровилось. То, что она была пассивна, не означало, что она была трусихой.
Валентин не прикасается к еде. Он все вспоминает отвратительную сцену в зоопарке. Гадает, посещала ли Мимосина зоопарк. Представляет, как закрыл бы ее глаза ладонью, если бы они стали свидетелями жестокой кончины пса. При мысли о ее глазах он погружается в приятные воспоминания.
Певенш дергает его за рукав:
— Куда мы пойдем теперь, дядя?
Они смотрят представление карлика графа Борувласки в Карлайл-хаус и любуются крохотной корсиканской феей на Кокспур-стрит. Позже они неспешно идут в парк Воксхолл-Гарденз, чтобы полюбоваться роскошными платьями гуляющих дам, но очень скоро она снова начинает дергать его за рукав, просясь в ближайшую закусочную, где можно заказать мяса, нарезанного так тонко, что сквозь один такой кусочек можно читать газету. Говорят, местный раздельщик мяса так искусен, что мог бы покрыть весь парк мясом, нарезав лишь один кусок. Певенш съедает столько мяса, что им впору выложить целую карету. Он ведет ее в ротонду в Рэнели, где ее интересуют не позолоченные портики и изящные арки, а хлеб и масло. После этого она заставляет его заехать в Найтсбридж, чтобы отведать сладкого ослиного
