Венецианский эликсир

11

Декокт от травм

Берем корни лопуха, три унции; марену, шесть драхм; ревень, две драхмы; травы белого ясенца, зверобой, подлесник, ползучую дубровку, всего по пригоршне; кипятить в двух пинтах воды и белом вине (добавить в конце), пока не останется пинта и двадцать восемь унций; процедить и растворить две драхмы венецианской патоки; добавить меда, три унции; медового уксуса, одну унцию.

Растворяет кровяные сгустки, возвращая кровь в систему.

Признаком любви является желание любить.

Так думает Валентин, увидев из окна кабинета Мимосину Дольчеццу в приемной комнате. Она стоит там вся бледная и скованная на фоне свежеокрашенных фиолетовых стен. Общие комнаты склада были убраны в черное в связи с похоронами Тома.

Валентин удивляется ее настойчивости и находчивости. Как она смогла найти его здесь? Он говорит самому себе: не стоит стесняться того, что она увидит его за работой. Он не лгал ей по этому поводу, просто он не все рассказал. Склад по размерам приближается к настоящему венецианскому дворцу и функционирует так же слаженно, как военный корабль. Все его сотрудники хорошо питаются и ни на что не жалуются. Однако сам Валентин кашляет и чихает, страдая от простуженного горла.

Мимосина выделяется на фоне всех тех людей, которые пришли почтить память Тома. Он поворачивается и делает вид, что не заметил ее. Сегодняшний день посвящен Тому, а не актрисе. Даже если она не знала о похоронах, ей следовало бы проявить такт и тут же уйти. Какое право она имеет стоять там, красивая, словно ангел, требуя внимания в день, безраздельно принадлежащий Тому и бедной Певенш, которая приходила проститься утром, а потом вернулась в академию?

Там, внизу, Том лежит в гробу, обитом фиолетовым сукном. Валентин пытается забыть, как его жилы накачали терпентином и камфарным маслом, вынули внутренности и набили брюшную полость порошковым нитратом и камфарой. Раствор на основе кармина придает его коже розовый оттенок. Однако все отверстия в его теле запечатаны, губы зашиты едва заметной нитью, а под веки засунуты комки хлопка, поскольку глазные яблоки давно провалились вглубь черепа. Растворы Диззома, переданные в Италию через курьеров, сработали почти идеально. Однако кое-где на руках заметны фиолетовые пятна, натертые белым свинцом, чтобы спрятать потемнение мертвой кожи. Том умер до того, как гангрена успела обложить его язык и исказить рот. Слава Богу, убийцы не сильно испортили лицо Тома — это означало, что они хотели, чтобы его узнали. Порез на губе не сильно повредил его внешний вид. В противном случае тело Тома могло никогда не попасть на родину, закончило бы свой путь в какой-нибудь яме в Венеции, неопознанное и неоплаканное.

Попрощаться с Томом пришли сотни людей. Они оставили лавки, магазины, трактиры, чердаки и землянки Перис-гардена, Беар-гарденз и Роуз-эллей, чтобы увидеть его и оросить слезами. Валентин кивает каждому знакомому лицу. Его слезы так похожи на слезы всех этих людей с мягкими сердцами — воров, шарлатанов, шлюх и других жителей Бенксайда.

Даже беглые каторжники, живущие в пабе «Якорь», решили подвергнуть свои жизни риску и прийти. В честь Тома они миновали Бенк-энд, свернули на Клинк-стрит и нестройными рядами поднялись по Стоуни-стрит к складу, все окна которого были завешены фиолетовым сукном.

Одна группа людей выходит, ее место занимает другая. Двойные двери в конце фиолетовой комнаты распахиваются, чтобы впустить скорбящих. Мимосину Дольчеццу вталкивают в помещение вместе с толпой. Учтивый джентльмен, по профессии взломщик, схватив ее за локоть, расчищает путь к гробу, не догадываясь, что это последнее, что ей нужно. На ее лице отражаются смятение и беспомощность.

Глядя на нее сверху вниз, Валентин говорит себе, что ему не жалко ее. Ее угораздило прийти совсем не вовремя. Это не его вина, и какое ему дело до того, что она никогда прежде не видела труп? Ринется ли он ей на помощь, если она потеряет сознание?

Едва ли.

Ей пойдет на пользу увидеть настоящую трагедию, а не те любимые ею картинные драмы, сотканные из ревности и истерик, сдобренные мелкими прихотями, кульминацией которых стала ее интрижка с лордом Стинтлеем. Однако Валентин внимательно следит за взломщиком на тот случай, если его внимание перейдет границы дозволенного. Он напоминает себе, что не желает, чтобы насилие осквернило день памяти Тома.

Я хочу, чтобы Тома похоронили с честью.

Толпа придвинула Мимосину еще ближе к гробу. Валентин видит, что она побледнела сильнее, чем прежде. Ее глаза расширились. Окружающие ее люди аккуратно берут руку Тома, чтобы поцеловать, на губах остаются следы белого порошка. Мужчины похлопывают гроб ладонями, а женщины осыпают мертвеца лепестками роз и аккуратно сложенными записочками. Только Мимосина, уставившись на лицо Тома, замерла в шоке. Ее белое лицо блестит от пота.

Нет, это, должно быть, слезы.

Печально, что она сопереживает утрате незнакомого ей человека. Она, должно быть, поняла, кто это и кем он был для меня.

Возможно, она оплакивает самого Валентина, как свидетель суровой действительности его утраты, сопереживающий его чувствам.

В отличие от плачущей актрисы, он не мог себя заставить посмотреть на труп товарища или прикоснуться к нему. Он относился к нему как к ценной вещице, принадлежавшей Тому, которую надобно почитать и оберегать. Когда прибыло тело и Валентин отправился встречать гроб, он безуспешно пытался не выискивать на нем следы разложения. Мертвец испускал запах экстрактов Диззома, потому Валентин просто кивнул, подтвердив, что этот ящик с мясом и есть Том. Он не проронил ни слезинки.

А посмотрите сейчас.

Хотя этот мужчина для нее ничего не значит, Мимосина проявляет больше эмоций, чем Валентин за последние недели. Она заметно дрожит.

Она поднимает взгляд и видит Валентина. Их глаза встречаются. Он читает в них ужасную боль. Глаза актрисы увлажняются слезами. Теперь он в этом уверен. Милая дама скорбит по этому незнакомцу, потому что он когда-то был близким другом Валентина Грейтрейкса.

Неожиданно слышится громкий крик. Какая-то женщина визжит и тычет пальцем в сторону трупа. Ее крик подхватывают другие. Валентин слышит все это наверху, у себя в кабинете, словно сквозь вату. Он опускает голову, чтобы посмотреть, чем вызвано оживление.

На груди Тома, затянутой в белую сорочку, быстро разрастается кроваво-красное пятно. Это происходит с такой скоростью, будто бы сердце Тома все еще бьется, выталкивая малиновую жидкость наружу. Валентин поворачивается, чтобы позвать Диззома, но тот уже спешит вниз по лестнице в зал. Его люди проталкиваются через толпу, пихая людей с чрезмерной силой, вызванной их собственным страхом. Мужчины и женщины плачут. И тут в зале раздается голос:

— Убийца, должно быть, здесь!

Кто-то запер двери, и теперь толпа напирает на стены, задыхаясь и потея. Все смотрят друг на друга с подозрением.

До этого момента Валентин всегда отвергал всякие суеверия о том, что труп убиенного будет кровоточить, если его убийца приблизится к нему. Это казалось ему слишком гротескным, слишком фантастичным, достойным разве что театральных подмостков. Такому явлению должно быть логическое объяснение, потому он хочет наказать Диззома, который где-то чего-то недосмотрел, да еще в такой день.

Он смотрит на помощника, который суетливо промакивает кровь собственным платком, вопросительно оглядывая лицо Тома, словно покойник может открыть зашитые губы и пояснить причину сего происшествия. Плечи Диззома трясутся. Его слезы капают на окровавленную сорочку Тома.

Валентин глядит на перекошенные лица собравшихся людей, пытаясь заметить хоть на одном следы вины. Да, он видит трех рыдающих венецианцев, своих деловых партнеров, но это их старые друзья, с которыми он знаком много лет. Он знает даже их детей. Они любили Тома, как брата, и не могли разыграть горе. Валентин хорошо знает, что венецианцы — самый суеверный народец на земле. Они бы ни за что не