Она не была похожа на гувернантку. Но так случилось, что ее планы совпали с моими.
Я никогда не собиралась тратить молодость и красоту, прозябая в этой школе. Я понимала, что убраться оттуда я могла лишь с кем-то под ручку. Я всегда полагала, что рука, на которую я обопрусь, будет принадлежать дяде Валентину, потому решила, что путешествие в компании одной из его слуг мне не повредит.
Я сказала себе, что мне следует воспользоваться подвернувшейся возможностью.
Путешествие оказалось скучным. Меня сопровождала эта бедная глупая женщина, которая вздрагивала при малейшем моем движении. Она не понимала, что я хотела этого путешествия так же сильно, как и она. Когда ее нервы начинали сдавать, я обычно пыталась успокоить ее разговором на отвлеченные темы. Но по мере того, как у нее заканчивался джин, она начинала вести себя все более странно. Несколько раз она теряла над собой контроль и пыталась напугать меня какими-то странными трюками. Это было очень печально. Остальную часть времени я чувствовала себя на удивление сонной, и время проходило, как во сне.
Когда она перестала навещать меня в монастыре, я вздохнула с облегчением. Бедняга выглядела такой неухоженной в этих потрепанных одеждах, что мне было стыдно принимать ее как гостью. Неблагородная кровь издает определенный аромат. Венецианцы всегда могут ее учуять, потому я надеялась, что ни одна из благородных девушек-монахинь не увидит нас вместе и не посчитает, что мы как-то связаны. Эта женщина так опустилась, что от нее постоянно несло джином, и зависимость от него была написана на ее лице.
Но этого стыда было явно недостаточно. Одна из монахинь пояснила мне природу увеличения ее живота, а другая ветреная девушка сопроводила объяснения хихиканьем и непристойными телодвижениями. Я узнала много подробностей о том, из-за чего у женщин увеличиваются животы, и решила остаток жизни избегать подобного всеми средствами.
Я полагаю, что моя наивная Жонфлер была по уши влюблена в опекуна. Я с неудовольствием пришла к выводу, что дядя Валентин был тем мужчиной, который наградил ее животом. По всей видимости, она понятия не имела, что его сердце принадлежит другой даме, холодной Мимосине Дольчецце.
Я подумала, что она наверняка выплакала бы все глаза, если бы знала.
Мне жаль ее. Мимосина Дольчецца, кем бы она ни была, для меня ничего не значит, если не считать того, что однажды она испортила мне рождественский обед. А мадам Жонфлер я должна быть благодарна за мою нынешнюю веселую жизнь в монастыре, который во многом выгодно отличается от школы.
Я чувствую себя как дома. И не только в монастыре, но и на улицах Венеции, куда я отправляюсь, чтобы купить сахар и специи, когда в этом возникает необходимость. Никто, кроме меня, не может определить качество товара или удачно поторговаться. И только я могу определить, где подлинное ослиное молоко, а где подделка.
Мне нравится гулять по городу, который кажется на удивление знакомым. Он действует на меня успокаивающе. По утрам в каналах, кажется, течет чистейший сахарный сироп, днем — блестящий шоколад, а по вечерам — мятный крем. В воздухе всегда пахнет чем-то приятным или вкусным, словно в пекарне. Когда на дворе стужа или солнце, мне нравится, как свет преломляется в сотнях городских окон. Я так рада, что оказалась в этом городе. Конечно, когда я выхожу из монастыря, то надеваю плотную вуаль, чтобы не дай бог не столкнуться на улице с мадам Жонфлер. Она бы расстроилась, если бы увидела, как я гуляю по городу и наслаждаюсь жизнью.
Если верить мадам Жонфлер, то дядя Валентин должен вскоре меня навестить.
Я, честно говоря, надеюсь, что этого не случится. Я нашла что хотела, хотя дополнительные деньги мне бы не помешали. В этом монастыре с одеждой не так строго. Здесь можно наряжаться.
Каждый день я ожидаю услышать в коридоре его быстрые шаги.
Тогда я отдам ему маленькое золотое колечко, которое сохранила, аккуратно завернув в платочек, как доказательство. Я хочу показать ему пример того, что эта женщина способна на насилие и что ему следует хорошенько подумать, если он собирается связать жизнь с ней, а не с Мимосиной. Ну, или и с ней тоже. Вы же знаете этих мужчин.
Что-то в мадам Жонфлер заставляет меня чувствовать себя неловко. Я не могу понять что. Но я не спешу. На досуге я подумаю об этом. Иногда правда появляется, словно гром среди ясного неба, а иногда — как приятная неожиданность.
Настой от кровохаркания
Берем настой подорожника, четыре унции; винный уксус, сироп окопника, всего по пол-унции; взбитый белок одного яйца; смешать.
По правде говоря, это благородный, хороший и полезный эликсир. Сильно охлаждает, сгущает и успокаивает горячую кровь; сокращает, сжимает и закрывает отверстия в сосудах.
Вернувшись в Лондон, Валентин тут же подумал о Певенш, которая в целости и сохранности живет в академии под опекой госпожи Хаггэрдун и страдает от забвения.
Когда Валентин приезжает на склад, Диззома, что удивительно, нет на месте, и никто не может сказать, куда он запропастился. Его подчиненные трепещут, словно листья на осеннем ветру, и ни один не решается взглянуть ему в глаза. Это озадачивает Валентина. Они, кажется, даже не рады его видеть. Они выглядят напуганными. Он предполагает, что в его отсутствие в районе случилась какая-то неприятность. Вероятно, Диззом как раз отправился все улаживать.
Между тем Валентин может провести это время с Певенш. Он раздевается, моется и надевает свежую одежду, радуясь старому доброму запаху мыла, сваренного на Бенксайде.
Он пешком спешит к школе, отправив кучера на Оксфорд-стрит купить цветы и сладости для девочки.
Остановившись перед парадным входом, он переминается с ноги на ногу, ожидая, пока служанка откроет дверь. С широко распахнутыми глазами она провожает Валентина в кабинет директрисы, где он снова сталкивается с непонятным поведением окружающих. Дважды он порывается отправиться на поиски Певенш лично. Но что-то останавливает его, он закрывает глаза и думает, что ему слышится стук колес кареты. Ему даже показалось, что он чувствует, как раскачивается на ходу карета. Он быстро открывает глаза и понимает, что действительно вернулся в Лондон после тяжелого путешествия и ждет директрису, которая, учитывая его щедрость, не должна заставлять его ждать ни единой секунды.
Когда госпожа Хаггэрдун влетает в кабинет, быстро мигая, словно желая отогнать неприятное видение, какие новости он слышит? Он не верит собственным ушам.
— …и Париж, и Санкт-Петербург, и Венеция, — лепечет директриса сквозь слезы, повторяя это, словно мантру, которая должна сдержать его гнев. По всей видимости, услышав о его приезде, она поняла, что совершила серьезную ошибку.
Венеция.
— Как ее звали?
— Я записала. Смотрите. О, не здесь. Вот. Возможно, нет. Я быстро найду. Я всегда кладу важные вещи в этот ящик, и, конечно, Певенш очень важна для нас, — бормочет директриса. Ее руки так сильно дрожат, что она три раза неудачно пытается схватиться за ручку ящика и постоянно роняет ключ, резко наклоняясь, словно безумная птица, чтобы подобрать его с ковра. Кроме запаха ее дорогих духов в воздухе начинает явственно чувствоваться запах пота.
Валентин пересекает кабинет, вырывает ящик из стола, рассыпая содержимое широкой дугой, и швыряет его на каминную полку, откуда он падает в огонь и начинает гореть.
Директриса снова опускается на колени, роясь в грудах безделушек, изъятых у девушек за многие годы, в любовных письмах бывшим ученицам. Тут же можно обнаружить анонимное любовно-эротическое
