Она и отдыхала на природе, в одной из резиденций ближнего Подмосковья. Догадывалась, что под усиленной охраной, получившей серьезные инструкции. Пусть территория — четыре гектара, но понимать, что на этих замечательных садово-парковых гектарах тебя стерегут денно и нощно… В общем, отдыхать не хотелось. Вошла в дом, включила телевизор.
«…Поэтому обращаюсь, в первую очередь, к зарубежным соотечественникам. Мы нуждаемся в вашей помощи. Вообще, помощи всех, кто может помочь…»
Кстати, над этим текстом они работали вместе. Ну, не то, чтобы вместе, Миша набросал свои мысли, она поправила, добавила свои. Пожалуй, их последняя совместная работа. До…
Не только до того, как она разрешится. До того, как Михаил Столбов, президент России, ее простит. Пусть сначала отругает. Но именно простит, а не пожалеет заблудшую дурашку. Если она беременная баба, так неужели же не имеет права на осознанные ошибки? Или признана невменяемой, которую только пожалеть и можно?..
Сквозь слезы нащупала пульт, выключила телевизор. Никаких новостей!
Есть категория автомобилей, которые замечаешь всегда. Это технический автомобиль с маячками. Летит ли по городу «пожарка», «скорая», полицейский экипаж — именно дежурный, а не сопровождения вип-лица, тут обернется всякий. Обернется и успокоится. Нет, не то, чтобы совсем впадет в благодушие: явно где-то случилась серьезная проблема. Но отметит: жизнь идет, как всегда, случаются происшествия, туда едет машина со спецсигналом. Ничего странного, ничего подозрительного нет. Разве в случае с «пожаркой» потянет носом, попытается высмотреть дым. Если же машины не торопятся, будто дело уже сделано, так вообще, скоро забудет.
Поэтому, эти два автомобиля — «скорую» и газовую «аварийку», ехавшие по Москве, видели все, но никто не обратил на них внимания. И для «скорой», и для газа выезд был не срочный, сиреной и «маячками» они не злоупотребляли. Полиция провожала их немного тревожным взглядом: вдруг какое-либо происшествие обязывает ее принять соответствующие меры, скажем, поставить оцепление на месте прорыва газовой трубы? Остановить машины, досмотреть, естественно, в голову не приходило.
Между тем, «скорая» и газовая «аварийка» двигались по разным улицам, но к одной цели, находившейся в самом центре Москвы.
Доклад Столбова на открытии Конгресса соотечественников, как, впрочем, и все его доклады, оказался краток, меньше пяти минут. Попытаться переговорить президента России казалось неловко, поэтому речи в зале сократились сами собой, и началась работа в секциях.
Столбов ходил между зальцами, слушал, очень редко присоединялся к обсуждениям. Одного из соотечественников, балтийского менеджера, открывшего в Риге сборочное производство компьютеров и искавшего новое, столь же непростое развлечение, уговорил стать рекором.
В другом зале вмешался в дискуссию. Секция называлась: «Россия: воплощенная фантастика». Доклад делал директор Института прогрессивного развития — едва ли не главного госучреждения времен президента Медведева, но потом пришедшего в упадок.
Столбов прислушался. Идея была в том, чтобы оставить в Европейской части России около тридцати агломераций и не тратить ресурсы на остальную часть страны.
Попросил слово. Говорил медленно и гневно.
— Значит, все старые земли — Смоленщину, Рязанские земли, Тверь — бросить? Оставить города с придатками. А между ними что, лес, болотная пустыня, непроглядная темнота? И только городки с музейными смотрителями? Такие городки — стержень страны, и восстановить Россию можно только через них.
— Что вы предлагаете? — не без страха спросил докладчик.
— Лично вам — порвать доклад. Урна — слева.
Пытался говорить как можно тише и сдержанней. Но видимо не смог, потому что докладчик торопливо выполнил просьбу и часть обрывков уронил на пол.
Кстати, потом немножко устыдился, отловил профессора в коридоре, предложил творить дальше.
Столбов понимал: этот мини-срыв случился не из-за усталости и недосыпа, а из-за утренних разговоров. С Татьяной как раз все получилось правильно, хотя, может, тоже чуть жестоко. Пусть. Поиграла в хиппующую студентку — прогулялась в Питер отдохнуть. Он тоже поиграет в «Домострой», запрет царицу в тереме дня на три, потом посмотрим.
С Батяней было сложнее. По масштабам его вина была побольше, чем у других, и в то же время она заключалась лишь в том, что не проследил.
Оказалось, его племяш в прошлом декабре купил земельный участок во Владимирской области. Точнее, не купил, а стал партнером приятеля. Тот, живо смекнувший в политической конъюнктуре, стал владельцем территории, на которой предполагалось строить крупный торговый центр. Проблема была в том, что из-за этого лакомого кусочка возле федеральной трассы шли одновременно несколько процессов. Пока суд да дело, потенциальные собственники баловались переменным рейдерством.
До победы Столбова у племяша с приятелем шансов не было никаких. Теперь же они осмелели, или, выражаясь точнее, оборзели. Вломились на территорию с какой-то совсем левой охранной фирмой, подрались со строительной бригадой — та стала защищать технику. А когда охранно-милицейские силы противника осадили в строительном вагончике их самих, племяш дозвонился до Батяни, рассказал про «бандитский налет». Тот время на выяснение тратить не стал, прислал дежурный экипаж. Враги племяша не сразу уразумели статус подмоги, оказали сопротивление, и кто-то из местных ментов даже получил пулю в ногу. Потом все поняли, извинились, сказали: «Больше не приедем».
Батяня, кстати, узнав обстоятельства, чуть не набил фейс племяшу и приказал не звонить даже в именины. Поздно. История раздулась, и даже выздоровевший простреленный мент нарушил обет молчания в нескольких интервью. Батяня за неделю до этого намекал Столбову насчет трабла, но тот намеков не понимал. А смелости все рассказать самому у старого воина не хватило.
Встретившись с Батяней, Столбов показал ему распечатанную страницу из виртуального журнала и задал вопрос, допускающий как кару, так и прощение, причем со склонением ко второму:
— И что мне теперь делать?
— Как что? — с удивлением ответил Батяня и протянул заявление. — Подписать и все.
Столбов, конечно, к ручке не потянулся, но Вадим Сергеевич был настойчив.
— Давай уже поскорее, чего тянуть? Не сейчас, так через неделю тебе придется меня выгнать, как Макса. Или начать тасовать, как Ваньку — Дума не для тебя, найду место почетного козопаса. У меня такая работа, что с нее просто свалить нельзя, я должен дела передать.
— Вадим Сергеевич, может, подумаем? Лицо надо сохранить, — растерянно спросил Столбов.
— Нет уж, — Батяня чуть ли не сунул бумагу ему под нос. — Все уже, подумали. Не хочу ждать, когда меня совсем съедят, с лицом и с яйцом. Если уважаешь меня, любишь хоть чуть-чуть, подпишешь!
Самое ужасное, что в глазах у него были слезы. Правда, когда Столбов подписал, спокойно поговорили о преемнике. Батяня предложил Степанова, президент спорить не стал. Подписал новое назначение, однако попросил Батяню сразу не уходить, побыть куратором. Тот согласился, но не сегодня — надо было ехать в прокуратуру, устаканивать историю с племяшом.
Вот в таком настроении Столбов и взлетел, бодро и весело, на трибуну Всемирного конгресса соотечественников.
Из «стодневного» интервью Михаила Столбова.
— Светлана Правдина, «Ставропольские ведомости». Михаил Викторович, ваше отношение к деятелям прежнего режима — двум прежним президентам, а также их ближайшему окружению?
