сказки.
— О Мэт, милый старый Мэт! А помните, как я отправилась купаться с сивашскими девушками из индейского поселка?
— И я вытащил вас за волосы.
— И потеряли при этом один непромокаемый сапог, совсем новый!
— Как не помнить. Ну и история была! Просто срам один. А ведь за сапоги-то я выложил вашему отцу десять долларов чистоганом.
— А потом вы отправились через Перевал в глубь страны. И мы больше не слыхали о вас ни звука. Все думали, что вы погибли.
— Я как сейчас помню этот день. Вы плакали у меня на руках и ни за что не желали поцеловать на прощание своего старого Мэта. Но под конец вы все же сделали это, — воскликнул он с торжеством, — когда увидели, что я в самом деле ухожу от вас. Какая вы были тогда крохотная!
— Мне было всего восемь лет.
— Да, с тех пор прошло двенадцать лет. Двенадцать лет я провел в глубине страны и ни разу не высовывал оттуда носа. Значит, вам теперь должно быть двадцать лет.
— И я почти одного роста с вами, — подтвердила Фрона.
— Славная девушка вышла из вас, высокая, статная и все такое… — Он окинул ее критическим взором. — Вот только мяса, мне кажется, не мешало бы нагулять немножко…
— Нет, нет, — возразила она. — Не в двадцать лет, Мэт, — позднее. Пощупайте-ка мои мускулы, вы увидите. — Она согнула руку и напрягла бицепс.
— Ну и мускулы, — одобрил он с восхищением, нащупав вздувшийся узел. — Можно подумать, что вы в поте лица добывали себе хлеб.
— О, я умею драться дубинками, боксировать и фехтовать, — воскликнула она, поочередно принимая соответствующие позы, — и плавать, и нырять, и бегать взапуски и… ходить на руках. Вот!
— И это все, чем вы занимались там? А я думал, что вы поехали учиться! — строго заметил Маккарти.
— Но теперь учат по-иному, Мэт, и не набивают больше голову всякой ерундой.
— Что говорить, — если ноги в ход пойдут, тут уж не до головы. Ну, ладно, я вам прощаю ваши мускулы.
— А вы-то сами что поделываете, Мэт? — спросила Фрона. — Как вам жилось эти двенадцать лет?
— Как? Смотрите же! — Он расставил ноги, откинул голову назад и выпятил грудь. — Вы видите перед собою мистера Маккарти, короля из благородной династии Эльдорадо, милостью своей собственной правой руки. Мои владения не имеют границ. За одну минуту я получаю больше золота, чем видел за всю свою прежнюю жизнь. Теперь я отправляюсь в Штаты повидаться с предками. Я твердо убежден, что они несомненно существовали когда-то. В Клондайке вы можете найти сколько угодно самородков, но хорошего виски там нет. Вот мне и захотелось перед смертью выпить еще настоящей водочки. А после этого я имею твердое намерение вернуться снова в свои клондайкские владения. Так вот, значит, я король Эльдорадо; и если вам понадобится славный участок, я, так и быть, устрою вам это дело.
— Все тот же старый Мэт, тот же старый младенец, — засмеялась Фрона.
— А вы настоящая Уэлз, несмотря на ваши мускулы чемпиона и философские мозги. Ну, войдемте в лавку за Луи и Стремниной. Я слышал, что в ней по-прежнему хозяйничает Энди, и мы увидим сейчас, сохранился ли я на страницах его памяти.
— И я тоже, — сказала Фрона, схватив его за руку. (У нее была дурная привычка хватать за руку людей, которых она любила.) — Ведь целых десять лет прошло с тех пор, как я уехала отсюда.
Ирландец проложил себе дорогу через толпу, работая точно ломовой, и Фрона легко и спокойно двигалась сзади, под прикрытием его широкой спины. Новички с глубоким почтением провожали взглядом королей Эльдорадо, ибо для них это были божества Севера. Когда они скрылись в лавке, в толпе снова послышались взволнованные голоса.
— Кто эта девушка? — спросил кто-то.
И Фрона, переступая через порог, услышала ответ:
— Дочка Джекоба Уэлза. Не слыхали о Джекобе Уэлзе? Где же вы были до сих пор?
Глава II
Она вышла из чащи серебристых берез и легко побежала по обрызганному росой лугу. Первые лучи солнца золотили ее распущенные волосы. Рыхлая от влаги земля мягко поддавалась под ее ногами, сырая трава била ее по коленям и обдавала сверкающими брызгами жидких алмазов. Утренняя заря румянила ей щеки, зажигала искры в глазах, и вся она сияла юностью и любовью. Фрона выросла на лоне природы, заменившей ей мать, и питала страстную любовь к старым деревьям и зеленым побегам, стелющимся по земле. Смутный шорох пробуждающейся жизни радовал ее слух, а влажные запахи земли ласкали обоняние.
Там, где верхний край луга тонул в темной и узкой полосе леса, среди прозрачных одуванчиков и ярких лютиков, она наткнулась на целую полянку крупных аляскинских фиалок. Бросившись на землю, девушка зарыла лицо в благовонную прохладу пурпурных цветов и, обхватив руками нежные головки, окружила великолепным венком свою голову. Фрона нисколько не стыдилась в эту минуту своей восторженности. Она немало постранствовала по свету, пожила сложной жизнью, сталкиваясь с грязью и непогодой, и вернулась на родину такой же простой, чистой и здоровой, как и уехала. И, лежа здесь на земле, она радовалась этому и вспоминала прежние дни, когда вся Вселенная начиналась и кончалась для нее у горизонта и когда она совершила путешествие через перевал, чтобы увидеть бездну, которой, по ее мнению, завершалась земля.
В детстве она жила вполне примитивной жизнью, чуждой всяких условностей, за исключением немногих строго соблюдавшихся правил. Эти правила можно было выразить словами, которые она где-то вычитала позднее: «вера в пищу и сон». Этой веры всегда придерживался отец, размышляла девушка, вспоминая, с каким уважением люди произносили его имя. Этой вере он научил ее, Фрону, и она перенесла ее через пропасть в тот мир, где люди давно забыли о старых истинах и заменили их эгоистическими догмами и тончайшей казуистикой. Эту веру она привезла с собой обратно такой же свежей, юной и радостной, как и увезла. Ведь это так просто и ясно, рассуждала она, почему же людям не разделять ее веру —
Громкие трели реполова приветствовали ее из чащи берез, напоминая о том, что день уже наступил. Далеко в лесу с шумом вспорхнула куропатка, и белка точным движением перепрыгнула над ее головой и понеслась дальше с ветки на ветку, с дерева на дерево. С реки, скрытой за рядами деревьев, доносились голоса работающих искателей счастья. Заря оторвала их от сладкого сна и заставила снова взяться за тяжелый труд.
Фрона встала, откинула назад волосы и бессознательно направилась по старой тропинке, которая вела к селению вождя Георга и индейцев племени Дайи. По дороге ей попался мальчик, в одних штанах, босой, похожий на бронзового божка. Он собирал хворост и бросил на Фрону быстрый взгляд через бронзовое плечо. Она весело поздоровалась с ним на местном наречии; но мальчик покачал головой, дерзко рассмеялся и прервал свою работу, чтобы послать ей вдогонку неприличную брань. Фрону страшно удивила эта грубость: она прекрасно помнила, что ничего подобного раньше не бывало, и, проходя мимо рослого, хмурого индейца из племени Ситка, решила на всякий случай придержать язык за зубами.
