— Все в порядке, Кицак! — сказала она ему. Но взгляд, брошенный на Сергея, говорил, что удар этот она не забудет и не простит.
Внутри у Сергея царил полный разлад. Бахадур был последним человеком, которому он желал бы причинить боль, просто накопившийся гнев и разочарование искали выхода. Раскаиваться было поздно — мальчик не тот человек, который быстро простит его, а едва возникшая между ними дружба теперь разрушена до основания. Тем не менее Сергей хотел попросить прощения, заверить Бахадура, что он сделал это необдуманно, сам раздосадованный полученным приказом, однако когда он попытался подойти к мальчику, тот отвернулся, вскочил на жеребца и отъехал в сторону.
Кицак нагнулся, поднял драгоценную саблю, за которую Монгур-хан, не задумываясь, отдал бы половину своих лошадей, а то и больше, и протянул ее Сирин:
— Вот, возьми, ты забыл.
Сирин непонимающе уставилась на саблю, словно видела ее впервые, затем вырвала оружие из рук Кицака и сунула в ножны.
Ничего не видя от слез, она бросила повод, не заботясь о том, куда направится Златогривый.
Резкий свист заставил ее очнуться. Она едва успела свернуть на обочину, мир в глазах расплывался. Как в тумане, видела она карету, с бешеной скоростью несущуюся по ухабистой дороге, им едва удалось разминуться. Мужчина, сидевший внутри, высунулся из окошка и что-то выкрикнул, карета стала замедлять ход и скоро совсем остановилась.
Ко всеобщему удивлению, из кареты вышел сам царь. Несколько мгновений он с непроницаемым выражением лица смотрел на горящие избы, затем подозвал к себе Сергея:
— Ты, часом ли, не Тарлов, капитан рязанцев, который прошлой осенью был со мной на «Святом Никодиме»? Подойди сюда!
Сергей отдал честь. Царь махнул рукой в сторону деревни:
— Этим шведы уже не смогут воспользоваться. Теперь надо сбросить в колодец какую-нибудь падаль, а поля — выжечь. Если не будут гореть — прикажи своим людям вытоптать их, чтобы не осталось ни единого колоска.
Отравлять колодец при наличии в окрестностях стольких ручьев казалось Сергею делом бесполезным, однако он тут же отдал распоряжение Ване и поручикам. Уже через несколько мгновений калмыки скакали в сторону пашни. Сергей взял за повод своего жеребца и хотел было сесть в седло, но голос царя заставил его остановиться:
— Я слышал, ты неплохо сражался на Севере! Придет время, и я вспомню об этом, но сейчас у меня полно других забот. Скажи мне, прибыл ли генерал Горовцев в Санкт-Петербург вовремя, как то было приказано?
Тарлов растерялся: он предполагал, что Апраксин уже доложил царю о неявке Горовцева. Ему казалось странным, что генерал, так решительно и смело действовавший в Сибири, медлит теперь перед лицом шведов.
— Когда я с моими людьми покидал Санкт-Петербург, от генерала не было никаких известий, Ваше величество.
— Этому проклятому псу придется кое-что объяснить мне!
У Сергея кровь застыла в жилах, когда он увидел лицо царя и представил себя на месте генерала. К счастью, царь, казалось, тотчас забыл о нем, он сел в карету и постучал изнутри. Кучер хлестнул лошадей.
Тем временем подкатила вторая карета и остановилась неподалеку. В окошке показалась Екатерина, она оглянулась по сторонам, чтобы узнать, что могло задержать здесь царя. Лицо ее было бледным и напряженным, лоб пересекали несколько глубоких складок — очевидно, она страдала от головной боли. И все же Екатерина приметила и калмыков, которые с улюлюканьем вытаптывали пашню, и Сергея, который после разговора с царем все еще стоял, задумавшись, и юного прапорщика, который сидел верхом с таким видом, будто все происходящее вокруг его не интересует.
Екатерина откинулась на подушки и слабо улыбнулась:
— Моя добрая Марфа, погляди, вон тот маленький татарин, которого мы встретили в Петербурге и о котором ты не устаешь вспоминать.
— Где? — Марфа Алексеевна встрепенулась и хотела было выйти, но в этот момент карета царя тронулась — кучер хлестнул лошадей.
Марфа умоляюще поглядела на Екатерину:
— Не могли бы мы задержаться хоть на минуточку? Мне так хотелось бы поговорить с мальчиком. Это ведь наверняка мой племянник! Мой брат Игорь был очень похож на него.
Екатерина покачала головой:
— Что с тобой, матушка? Царь снова в пути, и нам нельзя отставать от него. Он не сказал, куда направляется, а если бы и сказал — что толку! Он может передумать на следующем перекрестке и свернуть куда ему вздумается. Представь только, что произойдет, если мы отстанем и попадем прямо в лапы этим ужасным шведам!
— Но… — заикнулась было Марфа.
— Никаких «но»! — Екатерина говорила мягко, но железные нотки в голосе возражений не допускали. — Теперь нам известно, где искать мальчика. Позже я позабочусь о том, чтобы вы смогли встретиться, а теперь нам пора следовать за царем.
Марфа окликнула татарина и поманила его рукой, но тот, казалось, ничего не заметил, во всяком случае это оставило его безучастным.
Сирин была чересчур разозлена, чтобы обращать внимание на женщину, махавшую ей из окошка кареты. Царь потерял всякое уважение в ее глазах, только очень глупый человек мог загонять в леса свой собственный народ, приговаривая их к медленной и мучительной смерти от голода и холода. А еще ужаснее — он приказал отравить воду, бесценный дар Аллаха. Она угрюмо наблюдала, как двое драгун скинули в колодец двух дохлых свиней, а затем стали швырять туда же навоз.
Сирин захотелось пустить коня галопом и затоптать этих людей. Деревня выгорала, земля становилась безлюдной — презрение к русским росло с каждым мигом.
Эта деревня была не единственной, до которой отряд Тарлова добрался в тот день — и все постигла одинаковая участь: сжигались дома, вытаптывались поля, отравлялись колодцы. Жители, взяв то немногое, что могли унести, уходили в леса, где им предстояло скрываться от шведов неделями, если не месяцами, а ведь шведы могли и вовсе не прийти. Сирин не принимала участия в этих действиях, казавшихся ей неоправданно жестокими. Она совсем забыла, что должна играть роль Бахадура, храброго воина, который должен был вместе с калмыками безжалостно уничтожать русские деревни.
Когда к вечеру всадники Сергея достигли места, где намеревались разбить лагерь, они обнаружили там отряд русских солдат. Деревня была уже разрушена, жители ушли. Судя по мундирам, это был один из пехотных полков, но посаженный в седло для выполнения особого задания, а распоряжение им было отдано то же, что и Тарлову с его азиатами. Сирин едва взглянула на это нежданное подкрепление, Сергей же подъехал к ярко пылающему лагерному костру, чтобы поговорить с офицером. К его удивлению, это оказался Кирилин, вместо мундира Преображенского гвардейца одет был в форму Симбирского полка.
Надо сказать, что и Кирилин приветствовал Сергея без радости. Он усмехнулся и сплюнул в огонь:
— Тарлов! Видать, черт нам судил все время наступать друг другу на ноги.
— Скорее, царь — он на Руси главный, — усмехнулся Сергей.
Кирилин отмахнулся:
— В самом деле? Интересно, как долго это продлится? В Гродно он бежал от шведов, понес потери возле Головчина, а теперь вся его надежда — превратить Россию в пустыню, которую шведы не захотят завоевывать. — Он говорил язвительно, казалось не заботясь о том, что эти слова могут достичь ушей царя.
Сергей поразился такой неосторожности.
— Как же вышло, что вы оставили службу в гвардии царевича и вернулись в действующую армию?
— После битвы при Головчине царь потребовал подкрепления, и я со своей ротой двинулся на
