— Слушай, пойдем, съедим что-нибудь, — Ольга озабоченно вгляделась в накрытый стол. — А то ведь как саранча все обгладывают, скоро все слопают. А я давно жрать хочу.
Карина оторвала взгляд от пестрого плаща и огляделась.
Только сейчас она осознала, что между лопатками нестерпимо чешется, предупреждая о сконцентрированном на ней общественном внимании. Она быстро заглушила ощущение, увеличив радиус игнорируемой зоны до двадцати саженей, чтобы гарантированно накрыть весь зал, и огляделась.
Зал уже гудел, набитый народом. Вдоль длиннющего накрытого стола толпилось не менее сорока человек, сосредоточенно накладывающих себе на тарелки салаты, бутерброды и прочие закуски. Графиня Марица стояла шагах в десяти и негромко беседовала с двумя представительными женщинами в вечерних платьях и невзрачным мужчиной в строгом деловом костюме. Поймав ее взгляд, Марица просияла и направилась к ним вместе со своими собеседниками. Карина вежливо поднялась им навстречу и, спохватившись, включила запись окружения. Ку-ссо! Она ведь так и не зафиксировала сигнатуру Максы! И тянуться за ним уже поздно — можно утратить концентрацию и превратить проекцию в манекен. Нехорошо выйдет.
— Госпожа Карина Мураций, дама вайс-баронесса Ольга Лесной Дождь! — заявила дама Мушиный Плес таким радостным тоном, словно сообщала о миллионном выигрыше в лотерею. — Позвольте представить вам рыцаря графа Бороя Листопадника, даму вайс-графиню Милусу Солнечный Остров и даму вайс-графиню Окусуну Печеглавую. Рыцарь Борой — наследственный член Дворянской палаты и первый советник департамента по делам Граша.
— Рыцарь граф, — по-военному четко кивнула Ольга. — Дама вайс-графиня, дама вайс-графиня. Польщена встречей.
— Рада знакомству, — сдавленно пискнула Карина. — Господин граф Борой, госпожа вайс-графиня Милуса, госпожа вайс-графиня… — она на мгновение запнулась. — …Окусуна. Прошу благосклонности.
— Я тоже весьма рад нашей встрече, — кисло улыбнулся советник, и Карина сообразила, что все-таки назвала его неправильно. Какой «господин», когда «рыцарь»! Голос у него оказался под стать внешности — тусклый и невыразительный. — Госпожа Мураций, ты ведь… э-э-э… прости, не помню твоего титула в Сураграше.
— Кисаки Сураграша, — нехотя проговорила Карина. — Прошу, господин рыцарь граф, он не стоит упоминания.
— Кисаки Сураграша, вот как? — с вялым интересом поинтересовалась вайс-графиня Печеглавая, блистающая драгоценностями, словно море под лучами солнца. — И что же оно означает?
— Госпожа Мураций слишком скромна, чтобы дать точное определение, — проговорила Ольга прежде, чем Карина успела открыть рот. Ее тон казался странным — наполовину презрительным, наполовину насмешливым. — Позволь, дама вайс-графиня, пояснить мне. «Кисаки» на кленге — распространенном языке племен Граша и Сураграша — в зависимости от контекста означает верховную жрицу культа Назины, наследственную принцессу или верховную правительницу страны. В самом Сураграше титул не употреблялся не одну сотню лет, но после, несомненно, известных тебе событий он как-то сам по себе снова вошел в обращение. В переводе на привычные нам термины «кисаки» означает что-то вроде Верховной Княгини. Вероятно, народу он показался подходящим, чтобы обозначить ту роль, которую госпожа Мураций сейчас играет в жизни страны.
— Ну, плебеям свойственно придумывать красивые имена своим вождям, — покровительственно и в то же время фальшиво улыбнулась Окусуна. — Однако же, госпожа Мураций, я так понимаю, что ты планируешь ввести в Сураграше институт наследственной аристократии?
— Нет, госпожа дама Окусуна, — сухо ответила Карина. Она испытывала неловкость от ольгиной тирады, но еще больше — от каких-то неуловимых флюидов, исходящих от стоящих перед ней аристократов. Она только на мгновение задействовала нейросканер и тут же мгновенно закрылась снова, чтобы уйти от исходящей от всех троих вонючей смеси презрения, высокомерия и какого-то гадливого интереса, какой испытывают к опасным экзотическим паукам. — Наследственной аристократии у нас не планируется. Мы намерены построить полноценную демократическую республику с выборными органами власти. Мы не можем построить ее мгновенно, но за четыре-пять десятилетий, думаю, управимся.
— И совершенно зря, милочка, совершенно зря, — осуждающе заметила вайс-графиня Милуса. — Аристократия служит стержнем любого общества, гарантом стабильности в любые, самые сложные времена. А вам сейчас определенно понадобится стабильность. Настоящая монархия очень бы вам подошла, особенно с учетом дикости, что царит сейчас в Сураграше. Первобытных дикарей просвещенным людям вроде нас с вами следует держать в железном кулаке. Они доброты не поймут, и демократия им пойдет только во вред, поощряя самые низменные инстинкты. Я понимаю, что демократический строй в Катонии, — она выплюнула эти слова, словно горькую слюну, — приучил тебя думать именно так и не иначе. Но поверь мне…
— Они не дикари, госпожа Милуса, — перебила ее Карина, чувствуя, как внутри поднимается горячая волна гнева и отвращения. — Жители Сураграша бедны, и у них много старых и не всегда полезных в наше время традиций и обычаев. Но они отнюдь не ограниченные дикари, пляшущие ночами вокруг больших костров, на которых жарят пленников, как многие себе представляют. Они восприимчивы к просвещению, и мы вполне сможем поднять их хотя бы до среднего грашского уровня за два поколения.
— Молодежи свойственно питать высокие идеалы, — покровительственно улыбнулся граф Борой. — Однако нам, старичкам, хорошо известно, какие трещины они дают при столкновении с суровой действительностью. Попытки привить дикарям чужие обычаи ничем хорошим не закончатся. Безусловно, от наличия крепкого государства в Сураграше выиграли бы все, но лучше бы тебе, госпожа Мураций, держать простолюдинов в кулаке.
— Рыцарь граф, — вмешалась Марица, улыбаясь еще шире, чем до того, — прошу прощения, что вмешиваюсь в такую увлекательную дискуссию, но вечер короток, а я хочу представить госпожу Мураций и даму Лесной Дождь еще многим и многим. Прошу меня извинить, но я умыкну их у тебя.
— Понимаю, понимаю, — покивал граф. — Ну что же, приятно было пообщаться, госпожа Мураций. Надеюсь, у нас еще появится возможность обсудить тему в подробностях.
И он в сопровождении своих спутниц зашагал к столу, где несколько служанок расторопно меняли пустые подносы на полные.
Следующие полтора часа, почти до самой полуночи, слились для Карины в сплошную череду лиц, имен и фальшивых улыбок. Уже после третьего знакомства она полностью перестала воспринимать собеседников, сосредотачиваясь лишь на дежурных фразах да на том, чтобы случайно не перепутать имена. Она утешала себя тем, что позже, в записи, подробно изучит всех собеседников и постарается запомнить их имена — на будущее, на всякий случай. Несколько раз она с ужасом спохватилась, что не включила фиксацию эн-сигнатур, но проверив, успокаивалась: включила. Изредка она вежливо брала со стола то бутербродик, то кусочек нежнейшего мяса на тарталетке, то стручок медовой фасоли, наколотый на пластиковую шпажку, но в основном старательно улыбалась, вежливо кланялась и поддакивала в той манере, в какой, по ее мнению, должен поддакивать настоящий дипломат. Она обменивалась с собеседниками ничего не значащими словами о погоде, старательно уверяла, что ей ужасно нравится Каменный Остров и Четыре Княжества в целом, скромно соглашалась с самоуверенными рассуждениями о кулинарии, моде и распустившихся слугах, пыталась не говорить ничего конкретного о международной политике, включая кризис вокруг Сэтаты… Мир кружился вокруг нее в расплывчатом водовороте, не задерживаясь ни в деталях, ни по крупному, и постепенно она ушла в себя, общаясь с гостями лишь каким- то внешним краем сознания, а в глубине его обдумывая прочитанную в самолете обзорную статью о новых анестетиках. Уголком глаза она видела, что Ольга присутствует где-то рядом, скованно улыбаясь, неловко пытаясь отвечать на реплики и, кажется, чувствуя себя дикарем на космодроме.
Но в один не слишком прекрасный момент Карине пришлось полностью сконцентрироваться на происходящем. Красивая брюнетка в очень откровенном по здешним меркам платье, с глубочайшим декольте и фигурно обрезанным подолом, оставлявшим одну ногу полностью обнаженной и не слишком-то прикрывавшем вторую, возникла перед ней в сопровождении почему-то напряженной Марицы. На лбу женщины между бровями поблескивал радужными разводами стеклянный диск, а правый глаз закрывало необычное украшение — овальная зеркальная пластинка, крепящееся тонкими золотыми дужками- зажимами к уху и к переносице. Между лопатками тут же предостерегающе засвербело, и на краю сознания
