Я только расписался, слова так и выскакивали одно за другим, как в комнату пришла мама. Она начала говорить что-то про уборку, про чтение на каникулах, про остывший ужин. Мама буквально силком оттащила меня от компьютера, и я поплелся лопать опостылевшие объедки. Я жевал гречку, перекидывая в памяти фразы из письма, шлифовал концовку. И все получалось совсем неплохо. Главным было набраться смелости и отправить это послание Инге. С недожеванной котлетой за щекой я уже несся обратно, в свою комнату. Очень хотелось закончить это письмо длиной в месяц. По дороге я клялся маме убрать все, что плохо лежит, и прочитать все, что хорошо написано. Влетел в комнату, закрыл за собой дверь и даже налег на нее спиной, в тот же миг увидел Ритку. Она стояла коленями на моем кресле и стучала пальчиками по клавиатуре. Вид у нее был очень сосредоточенный, будто она писала диссертацию.
– Рита-а-а! – закричал я.
В один прыжок оказался рядом. Вперил взор в экран. Мое письмо исчезло практически бесследно! Вот что от него осталось – жалкое зрелище.
Я был раздавлен, уничтожен! Письмо пропало! Не осталось даже сил ругаться на Ритку. Я просто сел на корточки рядом со столом и обхватил голову руками. Столько трудов, и все коту под хвост…
Пейвая йубовь
Мне хотелось плакать. Я сидел и раскачивался из стороны в сторону, как неваляшка. Ритка очень испугалась. Она ожидала, что я начну гоняться за ней по квартире, ругаться, щекотать, как обычно, когда она трогала мои вещи. Но в этот раз она натворила дел, сама того не понимая. А у меня не выходило сердиться, отчаяние поглотило без остатка. Только идиот мог оставить важное письмо открытым. Вот я лопухнулся!
– Боись, – Рита осторожно трогала меня за плечо. – Не деяй так. Мне стйашно.
Начала гладить меня по голове, будто это я был маленький, а не она. И слезы сами собой брызнули из глаз. Я уткнулся носом Ритке прямо в плечо и ныл, как младенец.
– Только ты маме не жауйся, что я тебя обидея, – просила Рита, неловко обнимая мою голову.
– Не буду. Сам виноват…
– А где тебе бойно?
Я хлопнул себя по груди.
– Живот? – забеспокоилась Рита. – Йуки гйязные в йот бйал?
– Да при чем тут руки? Нет, ты не поймешь, – хлюпал я. – Это первая любовь…
– Пейвая йубовь? – озадачилась Рита. – Ты же стайик.
– Я старик? – мне даже плакать перехотелось.
– Тебя так Никита называет, – утверждала Ритка.
И точно, Бочкин часто звал меня «старик». Вот сестра отмочила – даже рассердиться на нее толком не получалось.
– Думаешь, я уже стар для первой любви? – заглянул ей в лицо.
Рита кивнула.
– А ты что, уже влюблялась? – спросил ради шутки.
Она опять кивнула. Ну дела!
– Давай-ка рассказывай! – я немедленно усадил ее к себе на колено.
– Это тайна, – шептала Рита. – Его Антон зовут. Он меня в щеку поцейовай…
Вот это да! Пока я мучаюсь от первой любви, моя младшая сестренка вовсю целуется на детской площадке! И куда смотрит мама?
– И ты его любишь?
– Это моя пейвая йюбовь! А я у него втояя. Ему уже вот сколько.
Ритка показала мне пятерню. Значит, парень был на год ее старше. Во дают – молодое поколение! Я разглядывал сестру, как заморскую зверюшку. Вроде вертится с утра до вечера под ногами, и, кажется, в голове у нее ничего нет, кроме мелких пакостей. А там, оказывается, бурная личная жизнь. В комнату зашла мама. Она была насторожена: почему это мы с сестрой вдвоем, и так тихо.
– Что тут происходит? – она с удивлением уставилась на нас с Риткой, сидящих в обнимку на полу.
– Пейвая йубовь, – сообщил я.
Мама нахмурилась, потом улыбнулась.
– Смотрите у меня! – пригрозила пальцем, а после будто вспомнила, зачем пришла. – Борис, у тебя скоро день рождения. Ребят уже позвал?
– Думаю, – пробурчал я.
– Думай быстрее, времени почти не осталось…
Мама вышла из комнаты. Я снял с колена Ритку и подтолкнул к двери. В этот раз она не стала спорить, упираться, а спокойно вышла в коридор. Совсем как взрослая. Испорченные остатки письма я тут же стер, чтобы глаза мои их больше не видели. И в тот же миг понял – ничего писать больше не буду. Все это глупости. Надо смотреть правде в лицо. Нет ничего проще и правильнее нормального разговора. Письма для тех, кого разделяют расстояния, а мы с Ингой жили в соседних дворах. Теперь я даже радовался, что Ритка стерла мое послание, и пообещал себе – после каникул обязательно поговорить с Ингой начистоту. А может, позвать ее на день рождения? И тут я понял, что у меня возникла новая проблема…
Если ты родился 14 лет назад
Все твои дни рождения, вероятно, были похожи один на другой. Счастливые родственники, торт со свечами, горстка голодных детей, которым сегодня разрешили есть сладости без меры. Квартира вверх дном, топот и хохот. Игры, фанты, гора ненужных подарков.
Я голову ломал, как быть с отмечанием на этот раз? Звать компанию домой никуда не годилось: как в детстве, напялят колпаки на голову и заставят в свистки-языки дуть. А сказать родителям, что не хочу с ними отмечать, – обидятся. Папа еще переживет, а мама кого-нибудь точно прикончит, я ее знаю. А еще мне очень хотелось провести этот день с Ингой, но ее же нельзя пускать на порог моего дома. Рентгеном просветят, а это вредно без назначения врача. Впервые в жизни я решил, что должен противостоять своим родителям. В конце концов, это был мой день рождения, и я имел право решать, как его справлять. В ту минуту и сделал первый шаг во взрослую жизнь: никогда еще я не шел так долго из своей комнаты на кухню, где сидели папа с мамой. Коридор все тянулся и тянулся, а мне все время хотелось повернуть назад. Но там было глухое детство. Если даже Ритка целуется с мальчишками, то мне стыдно бояться открыто заявлять о своих правах.
– Мам, пап, у меня к вам разговор, – я был предельно серьезен, заходя в кухню тем вечером.
– Что, из школы выгнали? – хохотнул папа. – После каникул не ждут? Таких не берут в космонавты?
– Какие еще космонавты! – осадила его мама. – Боря, ты плохо себя чувствуешь? Ты болен, да?
Она уже засовывала мне под мышку градусник.
